Этнополитические процессы в

Чечено-Ингушской АССР

в 1957–1990 гг.:

последствия депортации и

основные аспекты реабилитации чеченцев

и ингушей

 

 

Введение

 

Анализ этнополитических процессов в ряде регионов бывшего СССР представляет сегодня не только научный, но и практический интерес. Это связано с тем, что многие этнополитические и этнокультурные процессы, наблюдаемые сейчас в национальных субъектах Российской Федерации, берут свое начало в советском периоде нашей истории. Поэтому их необходимо анализировать в более широких хронологических рамках, чтобы понять предпосылки этих процессов в прошлом, иметь возможность судить об их сущности и о степени их завершенности.

Анализ этнополитических процессов, происходивших в 1957-1990 г. в Чечено-Ингушской Автономной Советской Социалистической Республике, при детальном рассмотрении, позволяет увидеть широкую историческую картину и частично сопоставить ее с современной ситуацией на Северном Кавказе.

 

1.      Актуальность темы

 

Актуальность темы исследования определяется не только сегодняшним кризисом на Северном Кавказе, но и общим положением в Российской Федерации, которое требует детального изучения взаимоотношений Центра и регионов. Исследование вышеназванных этнополитических процессов важно как изучение причин возникающих конфликтных ситуаций. Проблемы адаптации и реабилитации народов, подвергшихся репрессиям, в том числе массовым депортациям, представляют особый интерес в связи с проблемой массовых миграций, положения беженцев и вынужденных переселенцев, в том числе и по возвращении их на прежнее место жительства.

Кроме того, работа актуальна анализом связи государственной политики СССР в Чечено-Ингушской АССР с ситуацией внутри ЧИАССР и влияния последней на формирование этнополитических процессов в республике в исследуемый период.

 Политика советского государства в Чечено-Ингушетии в 1957-1990 гг. преследовала цели выравнивания ситуации в национальных автономиях, построения эффективной экономики и оптмизации межнациональных отношений. Однако, незнание или игнорирование этнокультурных традиций народов, поддержание неравноправного положения чеченцев и ингушей в республике привели в некоторых областях к противоположным результатам - консервации традиционного образа жизни чеченцев и ингушей, формированию националистических идей, основанных на религиозных идеях и существовании традиционных институтов, направлению этнических процессов между чеченцами и ингушами в сторону размежевания. Последнее привело в конечном итоге к разделению республики. В настоящее время, когда снова идет речь о возможном объединении Чечни и Ингушетии, необходимо учитывать этот опыт самым серьезным образом.

 В социальной и демографической сферах произошло прямо спровоцированное политикой союзного центра закрепление коренного населения в сельских районах и на сельскохозяйственном производстве, и, как следствие, затормаживание социальной мобильности чеченского и ингушского населения и развития социально-профессиональной структуры общества.

 В последующие годы (1990-е) диспропорция между сельским и городским населением Чечено-Ингушетии, а впоследствии Чечни и Ингушетии как отдельных республик, после массового оттока русскоязычного населения, привела к стагнации промышленного производства в республике, лишенного квалифицированных рабочих и специалистов, дестабилизации экономики и массовому обнищанию населения, что положило начало развитию сепаратистских настроений, умело использованных представителями новой и старой политической элиты Чечено-Ингушетии.

 Опыт Чечено-Ингушетии в вопросах взаимодействия государственной политики и внутренних этнических процессов мог бы послужить в дальнейшем основной для теоретического и практического осмысления подобных процессов в настоящем и будущем.

Чеченцы (нахчой) и ингуши (галга) – народы нахско-дагестанской языковой группы. Являются автохтонами Северного Кавказа. Употребляется также термин «вайнахи» для совокупного обозначения чеченцев и ингушей.

В настоящее время Чеченская Республика и Республика Ингушетия представляют собой два самостоятельных субъекта Российской Федерации. Чеченская и ингушская государственность впервые обрела свое воплощение после Октябрьской революции, и, пройдя ряд многочисленных изменений, в 1934 году была преобразована в Чечено-Ингушскую Автономную Советскую Социалистическую Республику (ЧИАССР) в составе РСФСР.

 В 1944 г. Чечено-Ингушская АССР была ликвидирована, а все чеченцы и ингуши депортированы в Казахскую и Киргизскую ССР (а также частично в Таджикскую и Узбекскую ССР) по огульному обвинению в «измене родине» во время Великой Отечественной войны.

 В 1957 г. ЧИАССР была восстановлена, а чеченцы и ингуши вернулись на Северный Кавказ. Во время репрессий (депортации и ссылки) чеченский и ингушский народы понесли значительные потери: людские, материальные и культурные.

 Их возвращение и продолжение жизни на прежнем месте превратилось в долгий, осложненный многими проблемами процесс.

 В первые годы процесс реабилитации осложняло перенаселение республики, отсутствие жилья, безработица; в последующие - обострение межнациональных отношений из-за нерешенных социальных и территориальных проблем. Все это было прямым следствием политики союзного центра по отношению к вайнахам – депортации, расчленения и заселения территории ЧИАССР, территориальных перестановок.

Исследования их недавней истории (депортация, возвращение, процесс реабилитации), существования чеченцев и ингушей в рамках единой автономной республики, развития вайнахов в советский период (как до депортации, так и после), помогают понять современные поблемы и противоречия в отношениях федеральных властей с этими народами Северного Кавказа.

Знание особенностей формирования чеченского и ингушского этносов в советский период, политики государственных органов власти в ЧИАССР важно для выработки современной национальной политики России на Северном Кавказе в целом и в отношении Чечни и Ингушетии, в частности.

 

2.      Цель и задачи исследования

 

Целью данной работы является комплексный анализ этнополитических процессов в ЧИАССР в период 1957-1990 годов.

Доминантой этих процессов является реабилитация чеченцев и ингушей как репрессированных народов после их возвращения из ссылки в 1957 г., и восстановление нормальных условий жизни коренного населения в республике. Это включает в себя не только анализ политической реабилитации, но и проявления этих процессов в различных сферах жизни народов – государственной, экономической, идеологической, культурной, в области межнациональных отношений. Для достижения этой цели важными являются изучение особенностей влияния фактора насильственной депортации на ход и характер их последующей реабилитации; восстановление общей картины адаптации вайнахов к резко изменившимся условиям жизни во вновь восстановленной республике и выявление закономерностей этого процесса.

 Анализ влияния политики государства на процессы реабилитации вайнахов важен для восстановления картины взаимодействия государства и этноса в ходе всех этнополитических процессов исследуемого периода. Это относится к восстановлению хозяйственной деятельности чеченцев и ингушей по возвращении на Кавказ, их интеграции в экономику Чечено-Ингушской АССР, развитию социально-политической структуры вайнахского общества.

Процессы этнической интеграции связаны с межнациональными отношениям вайнахов с иноэтничным населением внутри республики и с соседями по Северокавказскому региону, а также с общей интеграцией чеченцев и ингушей в СССР после возвращения из ссылки. Основной задачей здесь является выявление причин возникновения межнациональных конфликтов в данном регионе.

Одной из основных задач исследования является также анализ экономической и культурной модернизации в жизни чеченцев и ингушей, состояния их этнической самоидентификации, состояния социально-профессиональной структуры общества и динамики ее изменения, деятельности и эффективности традиционных этнических структур у чеченцев и ингушей. Анализ межэтнических отношений в республике и в Северокавказском регионе является особенно важным, в силу того, что процесс реабилитации чеченцев и ингушей не был полностью завершен именно в этом аспекте.

 Влияние политики государства на развитие межэтнических отношений в республике является той призмой, через которую рассматриваются проблемы депортации и реабилитации.

События сегодняшнего дня также тесно связаны с процессами и итогами реабилитации чеченцев и ингушей и дальнейшим развитием чеченского и ингушского этносов.

В работе дана общая периодизация процесса реабилитации, основой для которой стала также политика союзного центра по отношению к коренному населению ЧИАССР.

Задачи исследования состоят также в том, чтобы установить связь различных факторов – политической ситуации в СССР и ЧИАССР, состояния межнациональных отношений в республике и отношений с соседними народами, экономического и культурного развития – с процессом реабилитации чеченцев и ингушей, выявить закономерности возникновения межнациональных конфликтов в данном регионе и зависимость их появления от вышеназванных факторов, проследить процесс развития чеченского и ингушского этносов в государственном отношении, то есть провести комплексное исследование этнополитических процессов в Чечено-Ингушской автономии на протяжении периода 1957 – 1990 гг.

Комплексность этого исследования состоит в определнии характера влияния политических, экономических и социальных процессов на этнические процессы в Чечено-Ингушетии и этнокультурное развитие народов, населяющих республику.

 В комплекс анализа этнополитических процессов в ЧИАССР в 1957 – 1990 гг. входит также определение влияния государственной политики союзного центра и процессов, просиходивших в автономии, на развитие национальной самоидентификации чеченцев и ингушей, сохранение и развитие традиционных национальных институтов, влияния на них политической и социально-экономической ситуации в республике.

 Важным является также выявление общего и специфического в этнополитическом развитии чеченцев и ингушей и анализ взаиимоотношений их в республике.

Прикладными задачами можно назвать выявление связи событий 1957 – 1990 годов с современным положением в Чечне и Ингушетии, что имеет методологическое значение для прогнозирования возникновения конфликтных ситуаций на данной территории. В этом помогает изучение причин возникновения мелких и крупных конфликтов на межнациональной почве в ЧИАССР в исследуемый период. Практическое значение имеет также и изучение опыта государственного регулирования, в частности жилищной проблемы и проблемы занятости в условиях притока вынужденных переселенцев.

Методологическое значение для этнополитических исследований имеет изучение сопоставления устремлений этноса и государства в таких процессах как миграция, адаптация и реабилитация, а также роли государства и этноса в процессе политической реабилитации последнего.

 

3. Хронологические рамки работы

 

Хронологические рамки настоящего исследовани определены периодом 1957 –1990 гг., с момента восстановления Чечено-Ингушской автономии в 1957 г. по 1990 г. включительно.

 В 1991 году было заявлено о суверенитете Чечни и выходе ее из состава ЧИАССР, а в 1992 г. – образована Республика Ингушетия в составе Российской Федерации. Единая Чечено-Ингушская АССР прекратила свое существование. Таким образом, период с 1957 по 1990 гг. является законченным периодом существования ЧИАССР, прерванного депортацией чеченцев и ингушей и ликвидацией республики; от восстановления до фактического распада автономии.

 Данный отрезок времени включает в себя исторически законченный процесс – до начала становления чеченской и ингушской государственности отдельно друг от друга. Это позволяет судить о законченности или незаконченности процессов реабилиатции чеченского и ингушского народов, и других этнополитических процессов у этих народов в рамках единой автономной республики.

Данные хронологические рамки также ограничивают исследование так называемым «советским» периодом и не позволяют смешивать изучаемые процессы с принципиально иными по происхождению и характеру этнополитическими процессами в современной России. Этот отрезок времени в истории Чечено-Ингушской АССР можно также условно назвать «восстановительным периодом»; так как последующие десятилетия уже не несут на себе черт процессов этнополитической, этносоциальной и этнокультурной реконструкции, относящейся к ликвидации последствий депортации 1944 г. Исключением являются только осетино-ингушские отношения, развитие которых до сих пор напрямую обусловлено последствиями депортации.

Процесс реабилитации чеченцев и ингушей хронологически подразделяется на три периода, соответствующих разному по характеру влиянию государственной политики на ситуацию в Чечено-Ингушской АССР и разному характеру развития этнополитических процессов в республике: 1957– 1973; 1973 –1981; 1981 – 1990 гг. В эти периоды выделяется не только политическая (хотя она наиболее значима и выражена), но также экономическая, социальная и культурная ситуации в республике.

 

4. Новизна темы и подхода

 

Вопрос о реабилитации чеченцев и ингушей во всех аспектах их жизнедеятельности, включая этнополитические процессы в ЧИАССР с 1957 по 1990 гг. в отечественой науке ранее не поднимался в достаточно полном объеме. В настоящее время не существует обобщающей работы по этнополитической истории восстановления чечено-ингушской автономии, анализу межнациональных отношений в рамках ЧИАССР в 1957 – 1990 гг., политических, социальных, культурных проблем и конфликтов, возникавших в республике в исследуемый период.

Новым в работе является анализ влияния последствий депортации на межнациональные отношения в условиях вынужденного совместного проживания нескольких народов, при доминировании в социальной сфере проблем перенаселения и безработицы. Новым является также рассмотрение реконструктивного периода в ЧИАССР в широком контексте этнополитических процессов и особенно влияния государственной политики на этнические процессы в регионе.

Проблемы причин и ход депортации 1944 года, широко освещены в многочисленных работах за последние пятнадцать лет. На тему развития экономики, культуры, образования и межнациональных отношений в Чечено-Ингушской АССР за период с 1957 по 1970-е гг. написано несколько диссертаций и монографий. Было уделено также немалое внимание проблемам некоторых аспектов материальной и духовной культуры чеченцев и ингушей в исследуемый период, а также религиозному вопросу в республике.

Меньше внимания уделялось этнополитической ситуации в республике после ее восстановления и развития ее в течение исследуемых тридцати лет, проблеме самого факта возвращения чеченцев и ингушей (а также других депортированных народов) обратно на Северный Кавказ и такому специфическому аспекту как приспособление их к новой межэтнической ситуации в регионе.

Не были также достаточно изучены этнокультурные трансформации у чеченцев и ингушей в связи с депортацией и реабилитацией и влияние этих трансформаций на этнополитическую ситуацию в республике.

 Все процессы, протекавшие в ЧИАССР с 1957 по 1990 годы изучались в основном в фактическом, описательном плане, так как политическая ситуация в СССР не позволяла делать некоторых выводов, например, о процессах этнического размежевания в республике, роста религиозности коренного населения, низком образовательном уровне чеченцев и ингушей, стагнации их социально-профессиональной структуры.

 Особенностью данного исследования является также рассмотрение событий 1957 –1990-х гг. как непрерывного процесса с этнодемографической и этносоциальной точек зрения. Это прежде всего касается вопросов восстановления численности чеченского и ингушского этносов после возвращения из Казахской и Киргизской ССР, размера чеченской и ингушской семьи и трансформации ее в процессах реабилитации. Важным также является рассмотрение с этнополитической точки зрения развития социально-профессиональной структуры вайнахского общества.

Новым в данной работе является комплексный подход к блоку этнополитических процессов в Чечено-Ингушской АССР в 1957 – 1990 гг. Это использование одновременно политологического, социального и этносоциального подходов.

Процесс реабилитации в данном исследовании включает в себя не только государственные меры по реабилитации репрессированных народов и меры по территориальной реабилитации, но и процессы экономической, социальной, культурной и межэтнической реабилитации, как собственно «восстановления»; от английского: ability (способность) – восстановления способностей, возможностей (в данном случае – возможностей дальнейшего развития).

 Собственная оценка степени завершенности реабилитационных процессов вайнахами, причин успехов или же отставания на этом пути по разным отраслям жизни, оценка ими их настоящего положения, является также важным и новым для полной характеристики этих процессов и выводов.

Реконструкция процесса реабилитации чеченцев и ингушей происходила в основном в полевых условиях, по результатам непосредственного опроса и последующей оценки этого процесса чеченцами и ингушами разных возрастов, разного социального и имущественного положения, уровней образования.

Важным фактором, влияющим на результаты исследования, на поведение информаторов и их мнения, является также фактор расселения – у чеченцев горных и равнинных районов, у ингушей Пригородного района Республики Северная Осетия - Алания и внутренних районов Ингушетии показания и оценки событий существенно разнятся, вплоть до совершенно противоположных. Так, например, если ингуши из внутренних районов Ингушетии в большинстве своем считают реабилитацию полностью и успешно состоявшейся, их соплеменники из Пригородного района Республики Северная Осетия - Алания ставят во главу угла вопрос о территориальной реабилитации, о необходимости возвращения населенных пунктов Пригородного района ингушам. Ту же точку зрения занимают некоторые должностные лица в Республике Ингушетия, в то время как ингуши, не занимающие никаких постов, или не имеющие высшего образования относятся к проблеме Пригородного района более спокойно и считают вполне нормальным совместное проживание там осетин и ингушей.

Ход реабилитации у чеченцев равнинных районов и г. Грозного выглядит более обостренным жилищной проблемой; выше степень межнациональной и социальной конфликтности, хотя большинство развивающих и оптимизирующих национальные отношения контактов также проходили в равнинных районах Чечни, в то время как в горных районах реабилитация проходила менее конфликтно, но более замкнуто в этнокультурном плане.

 

5.Теоретическое и практическое значение исследования

 

Результаты и выводы данной работы могут иметь методологическое значение для развития теории этнополитических процессов и исследований этнических конфликтов на Северном Кавказе и в других регионах России, а также для иссследования процессов вынужденных миграций и последующей реабилитации этносов.

Анализ прохождения этносом ряда обязательных этапов в процессе реабилитаци может быть полезен для изучения подобных процессов у других репрессированных народов России. В настоящее время этот вопрос особенно актуален в практической плоскости в связи с проблемой миграций, беженцев и вынужденных переселенцев, а также адаптации и реабилитации мирного населения в условиях постконфликтной реконструкции в Чечне.

 Для Ингушской республики практическое значение данного исследования состоит в том, что полная реабилитация в Ингушетии - фактически незаконченный процесс.

 Особое влияние на комплекс завершенных и незавершенных этнополитических процессов оказывала государственная политика Советского Союза и Российской Федерации, а также внутренняя политика руководства ЧИАССР, а впоследствие отдельных Чечни и Ингушетии.

Важным в методологическом плане является также рассмотрение непрерывного взаимовлияния всех этнополитических процессов в ЧИАССР в 1957 – 1990 гг. и некоторых аспектов современного состояния этнополитической ситуации у чеченцев и ингушей.

 

Источники

 

Данная работа основана на полевом материале, собранном во время трех экспедиций в Республику Ингушетия и Республику Северная Осетия-Алания в 2001 – 2002 гг., в ходе которых были произведены опросы чеченцев и ингушей по темам возвращения из ссылки, реабилитации и различных аспектов жизни в Чечено-Ингушской АССР вплоть до 1990 г. Были проведены также опросы по ходу депортации и жизни на спецпоселении.

На полевых исследованиях полностью основаны разделы о межнациональных отношениях в ЧИАССР, частично – об этнокультурных и этнодемографических процессах. Полевые исследования проводились в Назрановском, Сунженском и Малгобекском районах Республики Ингушетия, а также в Пригородном районе Республики Северная Осетия-Алания и г. Владикавказе.

Опросные листы были подготовлены отдельно для чеченцев и отдельно для ингушей с учетом их этнокультурной специфики и особенно их положения в настоящее время, а также исторических и политических различий их проживания в Чечено-Ингушской АССР.

Опросы ингушей не представляли особой трудности; ингуши легко шли на контакт, с интересом относились к вопросам, пускались в рассуждения о депортации, реабилитации и общей исторической судьбе ингушского народа. Основной проблемой в разговорах с ингушами была их концентрация на проблеме Пригородного района и событий 1992 г. Это в основном касалось тех, кто был вынужден уехать из Пригородного района СОАССР, имел там родственников или не был допущен туда с 1957 г. по настоящее время, а также государственных служащих и лиц с высшим образованием.

Опросы чеченцев производились в основном в лагерях беженцев, действовавших в 2001-2002 гг. на территории Ингушетии – «Барт», «Танзилла», «Учхоз» в с. Яндаре и др. и частично среди чеченцев, проживавших в частном секторе в г. Назрань, и селах Назрановского района РИ. Единственным препятствием к успешному контакту с чеченцами было их настоящее положение и военные действия в Чечне; часто они практически не могли переключаться на другие темы. Однако, при подробных разговорах, чеченцы давали развернутые и подробные ответы на вопросы, анализировали разные ситуации исследуемого периода и современности. В 2001 – 2002 гг. в лагерях беженцев в Ингушетии и в частном секторе было достаточно мало людей пожилого возраста, что осложняло опросы по темам депортации и реабилитации в первые годы после возвращения из ссылки.

 Использовались также опросные листы, составленные для государственных служащих, работников МВД, бывших работников отходнических промыслов. Данные обобщались по вопросам реабилитации, трудоустройства, жилищному вопросу, межнациональных отношений, а также по общим вопросам политического и культурного характера.

Благодаря опросам информаторов были выявлены сведения, которые невозможно было получить из архивных опубликованных и неопубликованных источников, статистических сборников и переписей населения СССР. В частности, тот факт, что положенную по закону беспроцентную ссуду на обзаведение жильем и хозяйством в 1957 г. получили около 5% опрошенных, удалось выявить исключительно благодаря беседам с информаторами. Ценные сведения при полевых исследованиях были получены также о работе сезонных рабочих из Чечено-Ингушетии в 1970-е – 1980-е гг. (так называемых «отходников»), развитии в течение 1957-1990 гг. семейных и бытовых отношений у чеченцев и ингушей, дискриминации чеченцев и ингушей при приеме на работу и в КПСС в первые годы после восстановления ЧИАССР.

Проблемы межнациональных отношений также яснее были видны из материалов полевых исследований, нежели из архивных или газетных материалов. Разница в отношениях чеченцев и ингушей с русскими, осетинами, дагестанцами, грузинами и другими народами яснее всего высвечивалась в беседах с отдельными людьми, в то время как обобщающие данные по крупным межнациональным столкновениям в ЧИАССР – 1958, 1973 и 1981 гг. помогали проанализировать политику союзного центра в данном вопросе.

 Архивными источниками по проблеме депортации чеченцев и ингушей, их пребывания на спецпоселении и реабилитации в ЧИАССР являются материалы Государственного Архива Российской Федерации, фондов – Р-9401 (фонд НКВД-МВД СССР); Р-9479 (фонд Секретариата НКВД-МВД СССР) и Р-7523 (фонд Верховного Совета СССР).

Большой массив документов по теме депортации и реабилитации чеченцев и ингушей опубликован в специализированных сборниках: Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши (М., 1994); Депортации народов СССР (1930 – 1950 гг.) (М., 1992); Иосиф Сталин – Лаврентию Берия: «их надо депортировать….» (М., 1992); Так это было. Национальные репрессии в СССР 1919-1952 гг. в 3-х томах (М., 1993). В этих сборниках самым подробным образом подобраны нормативные акты советского правительства по подготовке к депортации и выселению чеченцев и ингушей, материалы НКВД и МВД СССР о пребывании чеченцев и ингушей на спецпоселениии, цифры рождаемости и смертности, количество работавших чеченцев и ингушей во время ссылки в ведении разных наркоматов, что позволило проследить эволюцию социально-профессиональной структуры у чеченцев и ингушей уже в ссылке. Сопоставление разных данных о численности выселенных чеченцев и ингушей из разных документов позволяет задуматься над тем, что количественные данные по вопросам депортации еще не до конца выяснены и требуют дальнейшей разработки.

Важной составляющей массива источников по этнополитическим процессам в ЧИАССР в 1957 – 1990 г. – этнодемографическим (данные о численности чеченцев и ингушей на протяжении исследуемого периода), этносоциальным (данные о соотношении городского и сельского населения в ЧИАССР, количеству рабочих, колхозников и служащих), этнокультурным процессам (данные о языковой ситуации в республике, количестве имеющих начальное, среднее и высшее образование) являются статистические сборники по Чечено-Ингушской АССР: Народное хозяйство Чечено-Ингушской АССР (Грозный, 1963); Чечено-Ингушская АССР за годы одиннадцатой пятилетки (Грозный, 1986); Чечено-Ингушская АССР за 40 лет (Грозный, 1960); Народное хозяйство ЧИАССР за 1966 – 1970 гг. (Грозный, 1972); 60 лет Чечено-Ингушской АССР (Грозный, 1982); Культурное строительство в Чечено-Ингушетии (июнь 1941 – 1980 гг.) (Грозный, 1985), Трудовые ресурсы Чечено-Ингушетии и их рациональное использование (Грозный, 1976), а также материалы всех переписей населения СССР с 1959 по 1989 гг. Особым сборником документов является опубликованный в 2004 г. в Республике Ингушетия сборник «Ингуши: депортация, возвращение, реабилитация. 1944 – 2004 г.» (Магас, 2004). В нем более подробно, хотя и неполно собраны документы по политической и культурной реабилитации ингушского народа вплоть до 1981 г.

Большая подборка документов по культурной реабилитации чеченского и ингушского народов содержится в сборнике «Культурное строительство в Чечено-Ингушетии (июнь 1941 – 1980 гг.) (Грозный, 1985).

К сожалению, автору не удалось поработать с документами бывшего Госкомстата ЧИАССР, ввиду его частичной гибели во время войны в Чечне в 1994 – 1999 гг., в то время как материалы Госкомстата Республики Ингушетия содержат документы, начиная с 1992 г.

Материалы республиканской и центральной прессы также являются важной составляющей источниковой базы по проблемам реабилитации чеченцев и ингушей. В газетах «Грозненский Рабочий» и «Сердало» (Огонек) содержится значительное количество материалов по социально-экономическому положению в ЧИАССР в восстановительный период, некоторые данные по межнациональным отношениям, этнокультурным процессам, а также по политике союзного центра и властей Чечено-Ингушетии – материалы пленумов Чечено-Ингушского обкома КПСС, партийных конференций.

Материалы современной (за последние 10 лет) прессы интересны в основном полемикой по вопросам депортации и реабилитации чеченцев и ингушей, возникшей в связи с чеченским кризисом и осетино-ингушским конфликтом 1992 г.

В целом, источниковая база по исследуемой теме чрезвычайно разнообразна и дает большие возможности для сравнения и проверки данных.

 

Историография

 

Теоретико-методологической основой для работы стали исследования ведущих российских ученых в области теории этнических и этнополитических процессов, а также этнопсихологии, этнодемографии, этносоциологии.

Это работы Н.Г. Волковой (Миграции и этнокультурная адаптация горцев в условиях равнинного Кавказа (19 – 20 вв.), Н.М.Лебедевой (Социальная психология этнических миграций. М, 1993), Д.Д.Гакаева (Очерки политической истории Чечни (ХХ в.) М., 1997;) М.Н.Губогло и С.М.Червонной (Крымскотатарское национальное движение. М, 1992), Л.М.Дробижевой, Г.У.Солдатовой (Психология межэтнической напряженности. М., 1993; Этничность и конфликты на Северном Кавказе. М., 1994), И.Г.Косикова (Этнические процессы в Кампучии. М.,1987); В.А.Тишкова (Очерки теории и политики этничности в России, М, 1997; Общество в вооруженном конфликте. Этнография чеченской войны. М., 2003).

 В данных работах создана обширная теоретическая база и разработана методика изучения этнополитических ситуаций и этнополитических процессов, этнических конфликтов и механизмов их образования, а также методика работы с полевыми и статистическими материалами, обеспечивающими источниковую базу исследований подобного рода.

В этих работах затрагивались не только общие положения влияния политических процессов в государстве на этнические процессы в регионах, на их экономику, социальную сферу, культуру, состояние этнического самосознания, но также рассматривались конкретные исторические примеры этнополитических процессов, сопутствующих адаптации этноса к прежним условиям жизни и политической реабилитации.

 В монографии М.Н.Губогло и С.М. Червонной «Крымскотатарское национальное движение» подробно анализируется ход реабилитации крымскотатарского народа, сущность, характер и направление этнополитических процессов у крымских татар с момента их депортации до настоящего времени. Несмотря на то, что данная работа касается в основном организованного национального движения крымскотатарского народа, направленного на его полную политическую и территориальную реабилитацию, в ней также уделено большое внимание и другим этнополитическим процессам – демографии расселения крымских татар в местах спецпоселений, изменению социально-профессиональной структуры крымскотатарского этноса; а не только политической реабилитации и борьбе за восстановление национальной автономии.

Исследование подробно прослеживает историю возникновения и развития встречного политического движения «снизу» и зарождения собственных этнополитических процессов внутри этноса, отличных по характеру от аналогичных процессов, являющихся результатом государственной политики. На примере крымских татар показано также зарождение националистической составляющей в подобных движениях, ведущей к постепенному культурному и этническому обособлению народа, прослежены причинно-следственные связи от неполной территориальной реабилитации или ее отсутствия к повышенной межэтнической конфликтности, что особенно ярко проявилось и у чеченцев и ингушей, хотя у последних идея национального движения была скорее спонтанной, нежели организационно выраженной.

Сравнение с крымскими татарами, как с одним из репрессированных народов, наиболее продуктивно в работе с историей реабилитации вайнахов, так как содержит наибольшее количество контрастов, по которым легче обособить этнополитические процессы в ЧИАССР и ход реабилитации чеченцев и ингушей. Это прежде всего касается государственно-политической составляющей процесса реабилитации – по ярко выраженной разнице в ее основном аспекте – восстановлении автономии чеченского и ингушского народа и борьбе за аналогичное восстановление у крымских татар. Другие аспекты – социально-профессиональный (сохраненеие социальной структуры вайнахского общества и перестройка крымскотатарского, что выражено ростом уровня образования и урбанизации крымских татар и наоборот, низкой урбанизацией и низким ростом образования среди чеченцев и ингушей на протяжении всего исследуемого периода); этнокультурный (сохранение традиционной специфики быта у чеченцев и ингушей и быстрая модернизация – у крымских татар); экономический (восстановление прежнего образа хозяйствования у вайнахов и смена его у большинства крымских татар).

При этом умолчание истории середины ХХ в., попытки нивелировки черт национальной культуры, репрессии против активистов национальных движений, как у крымских татар, так и у вайнахов являются общими чертами этнополитической ситуации тридцатилетия 1957-1990 гг.

Жилищные трудности у вайнахов и у крымских татар, порожденные в одних случаях сходными (официальное запрещение прописки на прежних местах жительства), в других – различными (плохая работа строительных организаций, разрушенные населенные пункты, запрет на возвращение в некоторые населенные пункты) причинами, являют собой важную иллюстрацию к вопросу о многообразии влияния государственной политики на этнополитические процессы в республиках, на межнациональные отношения, на общий политический, психологический и культурный образ народа в глазах других.

В монографии Д.Д. Гакаева «Очерки политической истории Чечни (ХХ в.)» проанализировано огромное количество фактического исторического материала и дано наиболее полное представление о государственной политике российского и советского государства на территории Чечни и Чечено-Ингушетии на протяжении всего ХХ века. В работе впервые поднят вопрос о личном факторе в этнополитических процессах, который сыграл немаловажную роль в развитии этнополитической ситуации в Чечено-Ингушетии в 1957 – 1990 гг., и важность которого, несомненно, характерна и для других северокавказских республик.

 Впоследствии вопрос о личном факторе в этнополитических процессах был подробно проанализирован В.А. Тишковым в работах по истории, происхождения и развития чеченского конфликта. (Очерки теории и политики этничности в России. М., 1997). Этот анализ явился особенно ценным для определения хронологических рамок работы, так как, несмотря на несомненную преемственность политических, социально-экономических и этнических процессов в ЧИАССР до и после распада СССР, в работе доказана определенная отграниченность этнополитических процессов в ЧИАССР и этнополитических процессов в Чечне после прихода к власти Д. Дудаева. В этой работе также особо отмечена возрастающая в настоящее время роль личного фактора в политических процессах в России в целом.

В работах Л.М. Дробижевой и Г.У. Солдатовой уделено внимание возникновению этнических конфликтов в рамках рассмотрения влияния государственной политики на этнические процессы, основными из которых называются территориальные споры, как неотъемлемая часть вмешательства государства и обострение подобных споров, а за ними и конфликтов при процессах суверенизации, которая в свою очередь является порождением зарождающихся и развивающихся национальных движений и идей. (Солдатова Г.У. Этничность и конфликты на Северном Кавказе. М., 1994).

Применительно к Чечено-Ингушетии территориальные споры и суверенизация являются тесно переплетенными между собой причинами сразу двух межнациональных конфликтов на территории республики – осетино-ингушского и (в исследуемые годы пока неявного) чечено-ингушского. Последний также стал следствием неравномерного развития титульных групп населения в двухсубъектной республике, что определило особенности этнополитических процессов в ЧИАССР на многие годы вперед и в конечном итоге породило идеи суверенизации Ингушетии относительно Чечни.

В монографии И.Г.Косикова «Этнические процессы в Кампучии» подробным образом дана разработка метода изучения этнополитических процессов в полиэтничном государстве за большой промежуток времени, который, в свою очередь характеризуется необходимостью дробления на более мелкие временные отрезки, в зависимости от общей политической обстановки в стране, политики государственной власти по отношению к населяющим страну народам, исторической обусловленности взаимоотношений государства и этноса – срока давности и характера экономических, культурных и межэтнических контактов, сложных межэтнических отношений. Особенно ярко показано влияние межэтнических отношений внутри страны в периоды обострения политической ситуации. Этнокультурные, этнодемографические процессы показаны с учетом характера их зависимости от политической линии государства.

В историческом, экономическом и социологическом аспектах различные сферы восстановления жизнедеятельности коренного населения Чечено-Ингушской Автономной Республики после возвращения чеченцев и ингушей из ссылки 1944 – 1957 годов неоднократно рассматривались в отечественной научной литературе.

 К сожалению, не существует исследований, которые рассматривали бы период 1957 – 1990 гг. в Чечено-Ингушской АССР как единое целое ни в историческом (развитие Чечено-Ингушетии после возвращения коренного населения из ссылки, послевоенное развитие, эпоха «оттепели», «застоя» и «перестройки»), ни в этнографическом (развитие чеченского и ингушского этносов, процессы урбанизации у чеченцев и ингушей, этнокультурные процессы, предпосылки формирования отдельной чеченской и ингушской государственности).

 Между тем, данный отрезок времени в истории Чечено-Ингушетии демонстрирует ряд законченных исторических и этнополитических процессов и может быть обособлен хронологически как период восстановления и развития национально-государственной идеи у чеченцев и ингушей. Восстановительным этот период можно назвать по причине экономического, политического и культурного разрушения жизни чеченцев и ингушей в 1944 г. Без периода 1957 – 1990 гг. и происходивших в эти годы процессов, невозможен был бы новый период, характеризующийся началом государственного становления чеченцев и ингушей.

 В большинстве работ, освещающих данный период не употребляется термин «восстановление».

 В ряде диссертационных работ разные стороны реабилитационного процесса исследовались исключительно с исторической, экономической или культурной точек зрения. Только хронологические рамки этих исследований – с 1958 по 1970–80 годы фактически ограничивают их процессом восстановления государственно-правовой, культурной, хозяйственной или политической жизни Чечено-Ингушетии.

Поэтому прежде всего необходимо рассмотреть работы, исследующие экономическое и политическое положение Чечено-Ингушетии с 1957 по 1990 годы, которые, хотя и разрозненно, но все же дают необходимое представление о темпах развития республики после восстановления ее автономии, о характере восстановления хозяйства ЧИАССР и участии в этом процессе населения республики.

Этот раздел, хотя и не является собственно этнографическим и не отражает этнополитические процессы в полной мере, все же необходим, так как является базой для рассмотрения положения вновь восстановленной ЧИАССР в составе советского государства и позволяет косвенно оценить влияние депортации коренного населения на народное хозяйство региона. Работы, раскрывающие картину политической обстановки в республике, отражают совсем иной, центральный момент в ходе восстановления автономии чеченцев и ингушей, так как помогают рассмотреть и оценить деятельность советского государства в этом вопросе, а также, что немаловажно, характер отражения этой деятельности в научных трудах за исследуемый период, что уже позволяет сделать некоторый историографический анализ.

Так, в диссертационной работе А.М.Бугаева «Развитие Чечено-Ингушетии как советской автономии в 1957 – 1978 гг.» (М.,1987) дается общий анализ экономики и культуры ЧИАССР за этот период, и большое место уделяется рассмотрению ликвидации диспропорций в экономическом и культурном развитии, обусловленных пребыванием в ссылке. Основным содержанием является анализ становления, эволюции и деятельности органов государственной власти в Чечено-Ингушетии, подбору и воспитанию кадров, процессам интернационализации, проходившим в указанный период в республике. Особо интересным является анализ процессов объединения и разъединения Чечни и Ингушетии, который дается опять же с государственно-экономической точки зрения. Автор рассматривает место национальной автономии в Советском государстве и в связи с этим – развитие чеченцев и ингушей в социалистические нации. С этой точки зрения проанализирована Конституция ЧИАССР 1978 года и этапы становления Чеченской и Ингушской государственности.

В диссертации Т.У.Кадыровой «Культурное строительство в Чечено-Ингушетии в 1957 – 1978 гг.» (М., 1990) очень подробно описывается состояние общего образования в республике, развитие школьной сети, кадровый вопрос в образовании, затронуты проблемы восстановления национальной школы. Особое внимание уделено недостаткам восстановления, развития и изучения традиционной культуры; при этом указывается на ее «неофициальную» популярность в народе, на существование и активную поддержку населением традиционных празднеств, ряда обычаев. Кроме того, автор подробно рассматривает становление новой творческой интеллигенции Чечено-Ингушетии, в основном литераторов, но также отмечает развитие изобразительного искусства и театра. Поверхностный анализ дан достоинствам и недостаткам клубной сети республики, особо указано на ее политическое значение и необходимость развития. Большое значение такого, неприметного на первый взгляд аспекта как широкое просвещение народных масс, включающее в себя деятельность клубов, лекториев, агитпоездов, просветительских обществ, различных курсов, народных праздников, кино-сети, концертной деятельности, ярко высвечивается на примере Чечено-Ингушской АССР в 1957 – 1990 гг. на фоне критического отставания республики в области образования. Деятельность организаций массовой культуры в ЧИАССР, несмотря на свою количественную недостаточность, неразвитость и политическую ангажированность, тем не менее, позволяла коренному населению республики не терять культурных и общественно-политических связей с советским обществом.

Работа А.А.Абдулкадырова «Производительность труда в промышленности ЧИАССР» (Алма-Ата, 1971), затрагивает наиболее интересные для общего обзора положения ЧИАССР с 1957 по 1970 годы сведения, дает возможность судить об экономической ситуации в республике, об уровне жизни населения и диспропорциях в развитии разных отраслей хозяйства и промышленности в частности.

Эти работы исключительно полезны своим глубоким анализом разных сторон жизни Чечено-Ингушской республики, простое соединение коих уже может дать некоторую общую картину жизни чеченского и ингушского народов в период с 1968 по 1980 годы. В этих трудах мало затронут этнографический и этнодемографический аспекты; хозяйство, культура и государственно-правовая сторона развития республики анализируются в целом, без особого учета этнической специфики.

Наоборот, диссертационная работа Г.В.Заурбековой «Межличностные отношения в многонациональных коллективах и этнокультурные взаимодействия: по материалам ЧИССР» (М., 1987) ставит целью выявление влияния межнациональных контактов на производстве на этнокультурные взаимодействия, определение факторов, влияющих на межличностные национальные отношения и установление влияния производственных контактов на межнациональные отношения. Здесь проблема рассматривается изнутри и может служить иллюстрацией к поставленным в других работах вопросам. Эта работа является собственно этнографической, рассматривает социально-психологический климат в многонациональных коллективах, зависимость системы этнокультурных ориентаций от профессиональных интересов и влияние частоты межнациональных контактов на поведенческую культуру. В этой работе также освещаются и общие вопросы, проблема депортации, диспропорции в специальностях среди рабочих, проблема слабой урбанизированости населения республики. По проблемам разницы в уровне образования, в доле интеллигенции и служащих у разных национальных групп даются конкретные рекомендации, касающиеся сближения социальной структуры наций. В работе также анализируются вопросы влияния общей социально-политической обстановки в стране на межнациональные отношения, влияния частоты и интенсивности контактов на характер межнациональных отношений, рассматриваются такие культурные характеристики, как речевое поведение, социальная роль русского языка, роль образования в формировании двуязычия и т п. Все это в значительной мере иллюстрирует картину процесса реабилитации со стороны межнациональных отношений; особенно важно в этом плане изучение русского населения Чечено-Ингушетии и его отношения к коренным жителям и росту их благосостояния в 1970-е годы.

 Излишне говорить, что культурная реабилитация чеченцев и ингушей и восстановление межэтнических связей состояли в основном из подобных контактов, а их анализ позволяет определить глубину и полноту реабилитации в части межэтнических отношений внутри республики, что и проделано в данной работе.

Основная проблема исследований по периоду реабилитации состоит в том, что для разрешения вопроса об общей реабилитации чеченского и ингушского этносов после возращения из ссылки необходимо рассмотрение всех этих вопросов не по отдельности, а в комплексе, с установлением связей между всеми аспектами реабилитационного процесса, глубины их взаимовлияния и зависимости от этнических и исторических особенностей.

Таким образом, работы, в которых рассматривается экономическое положение Чечено-Ингушской АССР за 1957 – 1990 годы, хотя и разрозненно, но дают представление не только собственно о развитии экономики республики, но и о роли и степени участия чеченцев и ингушей в этом процессе. Замалчивание роли этнического фактора в этнических процессах восстановительного периода 1957 – 1990 гг. в ЧИАССР характерно для советской исторической науки. Характер межэтнических отношений, разница в участии коренного и некоренного населения республики в работе промышленности, сельского хозяйства и культурном строительстве могут быть проанализированы только путем изучения документальных материалов (архивов, статистических данных) и полевыми исследованиями в виде непосредственных опросов.

Огромный материал по археологии, этнографии и истории Чечни и Ингушетии досоветского периода служит незаменимой основой для исследования этнополитических процессов 1957 – 1990 годов, так как практически все индивидуальные, неповторимые особенности этих процессов складывались под влиянием традиционного уклада жизни чеченцев и ингушей в прежние годы. В сравнении с историческими, работы этнографического и археологического профиля занимают наибольшую часть.

В 1957 – 1980-х годах основные исследования по истории и этнографии Чечни и Ингушетии касались древнего и раннефеодального периода их развития. Другая часть работ посвящена революционным событиям в Чечне и Ингушетии, где уже прослеживается собственно этнополитический компонент, так как некоторое место уделено вопросам участи чеченцев и ингушей в революционном движении и делается анализ характера этого участия – религиозного, национального и классового мотивов борьбы чеченцев и ингушей за советскую власть или против нее.

За исследуемый период вышло много работ, посвященных религиозной ситуации и деятельности духовенства в Чечено-Ингушетии после восстановления автономии. Почти все они носят идеологическую и политическую окраску, однако в сравнении с данными источников, дают довольно полную картину религиозной жизни и антирелигиозной деятельности властей в ЧИАССР в 1957 – 1990 годы.

Один из самых важных и наиболее интересно отражающий действительность исследуемого периода в ЧИАССР пластов научных трудов – это работы по так называемому «женскому вопросу», точнее, касающиеся положения женщин в восстановленной Чечено-Ингушетии, просветительской работы среди них, вовлечения женщин в производство и культурную жизнь республики. Эти работы важны в первую очередь тем, что в них жизнь и трудовая деятельность чеченцев и ингушей рассматривается в отрыве от жизни некоренного населения ЧИАССР. К тому же, изменение положения женщин в Чечне и Ингушетии за исследуемый период является одним из определяющих показателей положения традиционного уклада жизни вайнахов, сохранения и утери традиций, и следовательно, показателем одной из сторон процесса реабилитации – интеграции вновь в советскую общность или изоляции. Существенной особенностью этих работ является значительная идеологическая составляющая и некоторая односторонность освещения данных процессов, хотя они достаточно точно указывают на государственные приоритеты в этой области, а сравнение их с данными источников позволяет увидеть более полную картину.

Так, в работе Н.Ф.Александрова и Б.Г.Брускиной «Политико-массовая работа среди женщин» (Грозный, 1961) подробно рассматриваются все республиканские институты и периодические мероприятия по работе среди чеченских и ингушских женщин с 1957 по 1961 годы. Здесь особо интересными являются не сведения о количестве чеченок и ингушек, работающих в сельском хозяйстве и промышленном производстве республики, количество комсомолок и членов КПСС, активисток, ударниц и женщин, получивших высшее или среднее специальное образование (что тоже важно), но и сведения о том, что являлось в первые после восстановления ЧИАССР годы приоритетным в государственной политике в работе с женщинами Чечено-Ингушетии. В книге особо подчеркивается, что и на республиканских съездах женщин, и в работе женсоветов, лекториев при районах и на дому (!), на районных праздниках женщин, на тематических вечерах, устраиваемых при клубах, в работе кружков политграмоты для женщин, в школах здорового быта, в материалах республиканского журнала «Для вас, женщины», и тому подобных организациях и мероприятиях основное время и место уделялось повышению идейно-политического уровня и борьбе с пережитками , особенно с религиозными, попыткам разрушения традиционного образа жизни чеченцев и ингушей.

Среди работ, касающихся постдепортационного периода в Чечено-Ингушской АССР можно особо выделить монографии Н.Ф.Александрова «Чечено-Ингушская областная парторганизация в борьбе за выполненение решений ХХ съезда КПСС (1956-1958 гг.) (Грозный, 1961) и С.Н.Джугарьянца «Осуществление ленинской национальной политики в Чечено-Ингушетии на основе решений ХХ съезда КПСС» (Грозный, 1965). Эти работы наиболее полно обрисовывают процесс восстановления республики с 1957 по 1960 годы с политико-идеологической точки зрения и в аспекте государственной национальной политики в ЧИАССР, а работа С.Н. Джугарьянца, в том числе и освещает проблемы межнациональных отношений в процессе реабилитации вайнахов, хотя и за чрезвычайно короткий период.

Монография Н.Ф. Александрова освещает период между ХХ и ХХ1 съездами КПСС в Чечено-Ингушетии. Основное внимание уделено росту промышленности и сельского хозяйства, а также – партийной работе и кадровому вопросу. Партийная и кадровая работа среди коренного населения республики, тем не менее, освещается достаточно лаконично и не раскрываются механизмы этой работы и трудности при ее проведении. Большое место в работе отведено вопросам, связанным с восстановлением республики – строительству, трудоустройству коренного населения, вопросам здравоохранения. Политическая часть затронута только по партийной и комсомольской линии и не дает сколь-нибудь полной картины участия вайнахов в партийной работе в республике, упоминается только количество принятых в КПСС и ВЛКСМ чеченцев и ингушей и то только за первые годы после восстановления ЧИАССР.

Столь же однозначно подходят к описываемому периоду авторы работ, в которых анализируется религиозная ситуация в Чечено-Ингушетии в 1957 – 1990 гг. Большинство из них написано с точки зрения пропаганды научного атеизма и обязательно включают в себя сведения об «антиобщественном» образе жизни религиозных деятелей и простых верующих мусульман республики, о вреде, который наносился их действиями обществу, особенно образованию и просвещению населения в самых различных областях. Особо в этих трудах подчеркивается то, что к 1970-80 годам на территории Чечено-Ингушской АССР религиозные организации, суды-кхелы фактически подменили собой советскую власть, а адат и законы и шариата – советские законы. «Недостаточная» антирелигиозная работа местных органов власти и правопорядка, а также почти всеобщая вовлеченность населения в религиозную жизнь, соблюдение обрядов большинством населения, усиление традиционализации общественной и бытовой жизни отмечается почти во всех работах по этой теме, хотя в сравнении с данными документальных источников и полевыми опросами видно, что советские законы, адат и исламские законы сосуществовали скорее на равных в общественной жизни Чечено-Ингушетии и в сознании чеченцев и ингушей, не подменяя друг друга. Таковы работы Ахмедова А. «Ислам в современной политической борьбе», М., 1985; Авксентьева В.А. «Ислам на Северном Кавказе. Ставрополь», 1984; Абзатова М.А. «О вреде пережитков шариата и адатов в Чечено-Ингушетии и путях их преодоления», Грозный, 1963; Базарбаева Ж. «Некоторые вопросы модернизации ислама и приспособленческая деятельность духовенства» // Вестник Каракалпакского Университета АН УзССР, 1972, №2; Баширова А.А. «Пути преодоления религиозных и патриархально-родовых пережитков», Грозный, 1975, и многие другие. В этих работах также ярко выражена политическая линия, господствовавшая в советской исторической науке.

Одним из наиболее полных и интересных исследований последних лет по теме ислама в Чечено-Ингушетии является диссертация М.М.Керимова «Ислам в системе национальной культуры вайнахов» (Махачкала, 1999). Она содержит ценные сведения о работе мусульманского духовенства в Чечне и Ингушетии (позже – в ЧИАССР) в 1920-е – 1930-е годы, влиянии религии на духовную жизнь населения республики, развитии религиозной мысли чеченского и ингушского духовенства. Ислам при этом рассматривается как неотъемлемая часть духовной культуры чеченцев и ингушей, а духовенство – как столь же неотъемлемая часть чеченской и ингушской национальной интеллигенции.

 

Глава I

Депортация и период ссылки чеченцев и ингушей в 1944-1957 гг. и

значение этих факторов для последующего этнополитического развития чеченцев и ингушей

 

Данная глава является информативно-историческим предисловием, в котором анализируется понятие депортации и общие причины депортаций народов в СССР, а также описывается депортация чеченцев и ингушей в феврале 1944 г. и ее последствия. В задачи раздела не входит анализ всех политических, социальных, экономических и этнических причин депортации и причин нестабильности в Чечено-Ингушской АССР в 1930-1944 гг.

 

1.      Депортация и депортированные народы

 

Депортация, от латинского deportatio – изгнание, высылка из государства как мера административного или уголовного наказания, изгнание нежелательных персон[1].

Несомненно, что депортация – это мера исключительно принудительного характера, однако не всегда наказание; она происходит часто в границах одного и того же государства, (высылка населения из приграничных областей перед началом военных действий); а перемещения больших групп населения внутри одной страны имело место, например, в США, когда после начала военных действий с Японией из западных во внутренние районы было депортировано около 120 тыс. граждан японского происхождения, и в СССР в 20-е-50-е годы ХХ в., когда в ходе раскулачивания, репрессий против отдельных народов, группы населения перемещались в пределах СССР, в 1937 году – из приграничных областей Средней Азии, Армении, Азербайджана в Казахстан и Киргизию (иранцы, курды)[2]. Разделение типов депортации на «наказание» и «превентивные меры» (в последние входит высылка народов и групп населения как «неблагонадежных» и высылка из приграничных территорий перед началом войны) приводит к необходимости классификации причин депортаций в каждом отдельном случае.

Суммируя эти признаки, можно определить депортацию как насильственное перемещение одного лица или группы лиц по политическим или экономическим мотивам, а также в качестве административного или уголовного наказания.

В ходе репрессий 1920-х – 1950-х годов в СССР депортации как принудительное перемещение больших масс населения разделились на репрессии против народов по национальному признаку и против групп населения по социальному происхождению (дворяне, интеллигенция, богатое крестьянство). В первом и втором случаях и тип, и причины депортаций были разными, но это было составной частью политики Советского государства. Всего в 1930-е – 1950-е гг. было выселено 40 групп населения и 15 народов полностью. Так, с Украины было выселено 570826 чел, из Прибалтики – более 20 тыс. чел., из Белоруссии – 60869 чел, из Молдавии – 46474 чел., Армении – 16 тыс. чел, Северного Кавказа – 640 000 чел., из Крыма 230 000 чел. Также, начиная с 20-х гг. ХХ. в. подвергались репрессиям по национальному признаку -поляки, немцы, корейцы. Так, в Казахстан и Среднюю Азию были депортированы 171 781 чел. корейцев из разных районов СССР[3]. Депортации из Украины, Белоруссии, Армении, Прибалтики и внутренних областей России осуществлялись в основном по политическим причинам («неблагонадежности» отдельных национальных групп - корейцев, поляков, курдов, иранцев и др.) Всего с 1926 по 1941 г. из вышеназванных групп населения за Урал, в Сибирь, Казахстан и на Дальний Восток было переселено около 5 млн. чел.[4]

Формально депортации народов СССР по национальному признаку начались с ликвидации Республики немцев Поволжья в 1941 г. Здесь, депортации, хронологически относящиеся к периоду Великой Отечественной войны, можно выделить в отдельную подгруппу по официальной мотивировке – «измена родине» и «сотрудничество с оккупантами», хотя по действительным причинам депортации военного периода мало отличаются от остальных. К декабрю 1941 года в восточные районы ССР было выселено 894 600 чел. немецкой национальности[5]. Немцы стали самым многочисленным в СССР репрессированным народом. Наравне с корейцами советские немцы после начала реабилитации в 1955 году, не спешили уезжать с мест спецпоселений, так как хорошо вписались в хозяйственную и культурную жизнь тех краев и областей, куда их выслали (Сибирь, Урал, Казахстан) и даже дали прирост населения на 5 тыс. чел. ежегодно - больше, чем в целом по СССР[6]. Немцы были также наименее затронуты последствиями депортации в этнодемографическом плане.

В декабре 1943 г. были высланы калмыки, в феврале 1944 – чеченцы и ингуши, в марте 1944 г. – балкарцы, в мае 1944 г. – крымские татары; в ноябре 1944 г. – карачаевцы. До 1945 года были выселены также турки-месхетинцы из Грузии, курды, хемшилы, армяне, греки, болгары из Крыма[7].

Депортации народов СССР происходили по единой схеме, которая вырабатывалась с 1941 года, с выселения немцев, и претерпела мало изменений в последующие годы. Для нее характерно выселение всего народа, с проверками и подтверждением национальной принадлежности (что подтверждает изгнание по национальному признаку), с «изъятием» лиц соответствующей национальности из рядов действующей армии и других регионов СССР и последующей отправкой их в лагеря, а впоследствии – к местам спецпоселения, а также из других районов СССР. В случае, когда проживающие вне Крыма крымские татары не подлежали выселению[8], основной задачей депортации была «очистка» Крыма от нежелательного населения. Места выселения – районы Сибири (Омская, Томская, Новосибирская области, Красноярский край, Ханты-Мансийск, Алтай, Казахская, Киргизская, Узбекская и Таджикская ССР).

 Для народов, имевших свои национально-государственные образования характерна их юридическая ликвидация, «административное устройство территории», т.е. – разделение и включение отдельных частей в другие районы РСФСР и союзные республики, заселение территорий выходцами из других районов СССР. Декларированные причины выселения были почти одинаковы – измена родине, провалы в ходе войны (неспособность организовать партизанское движение у карачаевцев, недостаточная оборона Эльбруса – у балкарцев, слабость обороны у калмыков; однако к этим причинам всегда приплюсовывалось обвинение в измене родине). Истинные причины выселения каждого народа являются предметом особого исследования, однако почти все ученые, касавшиеся этой проблематики отмечают как причины депортаций необходимость «стабилизации» обстановки в регионе, действительное сотрудничество части населения с оккупационными властями или помощь вражеской армии, дезертирство из рядов Красной Армии[9]. Другие в числе настоящих причин депортаций называют попытку властей или лично Сталина уничтожить целые этносы, изменить путем раздела некоторых республик политическую и экономическую ситуацию в СССР, ставят депортации в один ряд с другими проявлениями репрессивной политики Советской власти, в том числе и в национальном вопросе и не выделяют репрессии по национальному признаку из общего политического русла, считают депортации волевым актом Сталина[10]. Это фактически не две разные исторические концепции; исследователи совершенно по-разному смотрят на государственную политику в отношении репрессированных народов: первые считают, что для государства депортации народов или отдельных групп населения были закономерным средством защиты своих интересов в регионах и общей политической линии (борьба с врагами Советской власти), а вторые – либо разводят «преступление и наказание» в разные плоскости, как в корне несоответствующие одно другому (Ахмадов, Губогло, Павлова, Тебуев), а другие отрицают сам факт конфликта между государством и народом (Авторханов).

 Ход депортаций для всех репрессированных народов практически одинаков. Для него характерна не очень длительная, тайная подготовка и ступенчатая юридическая разработка[11], постепенное структурирование системы депортаций (создание спецпоселений, спецкомендатур, работа с наркоматами, в распоряжение которых направлялись на работы спецпоселенцы), тайная подготовка к выселению на местах, одинаковый ход выселения – по 2-3 сотрудника НКВД на семью, нормы продуктов питания и вещей к вывозу – 500 кг. на семью[12] (не выполнялись), санитарные нормы перевозки (не выполнялись; не было санитарных вагонов, медицинского персонала.), высокая смертность. На спецпоселении - неготовность местных властей к приему спецпереселенцев (затягивание постройки домов, переоборудования нежилых помещений под жилые). Наиболее высокая смертность в первый год на спецпоселении 15% - у чеченцев и ингушей и 9,2% - у калмыков[13]. Столь высокая смертность среди калмыков происходит в основном из-за половозрастной структуры спецпоселенцев-калмыков, из которых 36,3% составляли женщины, 43,2% - дети и 20,4% - старики и инвалиды, записанные как «мужчины». Характерными для всех депортированных народов в местах ссылки были резкое снижение численности, разрушение социальной структуры, утрата многих черт материальной и духовной культуры. После начала реабилитации, с 1954 года для депортированных народов также общими чертами являются: «ступенчатая» и половинчатая реабилитация со стороны Центра, конфликты по прибытию на прежнее место жительства.

Специфические черты судеб депортированных народов происходят в основном из характера их расселения на территории СССР и РСФСР – компактного или дисперсного, хотя и здесь есть частные различия. Так, возвратиться на прежние места проживания и успешно реабилитироваться в дальнейшем смогли в основном народы с высоким уровнем компактности – чеченцы, ингуши, карачаевцы, балкарцы, калмыки. Народы, проживавшие рассеянно – немцы, корейцы, турки, армяне, проживавшие в РСФСР, болгары, греки – сильно отстали в восстановлении государственности (немцы) или просто в возвращении на родные места (турки, корейцы, греки). Турки-месхетинцы, весьма компактно проживавшие в Грузии, тем не менее в настоящее время рассеяны, многие эмигрировали. Исключением является также проблема крымских татар, которые, несмотря на высокий уровень компактности до выселения, были сильно рассеяны в ссылке, из-за чего утратили многие преимущества компактно проживающих народов (быстрое восстановление численности, сохранение языка, религии, семейного и бытового уклада у чеченцев, ингушей, карачаевцев, балкарцев) и не смогли восстановить собственной государственности. Для дисперсно проживавших в СССР депортированных народов, в отличие от компактных характерны также многоэтапная депортация (корейцы, немцы), организация реабилитации в основном «снизу», представителями национальных движений (немцы; то же случилось и с крымскими татарами).

Таким образом, общие черты, присущие причинам, ходу депортации, жизни на спецпоселении, реабилитации, этнодемографическим, этнокультурным и этносоциальным процессам депортированных народов значительно превосходят черты специфические, что объясняется единым политическим подходом союзного центра к репрессированным народам. Это может служить посылкой к тому, что депортации народов, социальных групп и отдельных граждан были неотъемлемой частью политики Советской власти, в том числе и в национальном вопросе.

По масштабам депортации народов СССР отличаются друг от друга не только по количеству высланных (это зависело от количества населения данной национальности), но и по полноте – полностью высланными оказались наиболее компактно проживающие народы (чеченцы, ингуши, карачаевцы, балкарцы, крымские татары, калмыки). Народы, живущие на территории СССР дисперсно (немцы, поляки, корейцы, турки, болгары, греки и др.) подверглись выселению частично, в относительно рассеянном виде представители данных национальных групп продолжали жить на прежних местах – в больших городах, в центральных и восточных районах страны. В связи с недостаточной пока разработкой темы депортаций, количественные показатели по высланным гражданам той или иной национальности иногда значительно расходятся, хотя наибольшее внимание ученые уделяют именно этому вопросу; проблемы причинности, государственной политики в отношении депортированных, жизни на спецпоселениях и реабилитации начали разрабатываться только в последние пятнадцать лет. Точный подсчет осложняют не только проблемы с архивными документами, многие из которых хранятся в архивах (МВД, МВД республик, ФСБ). Исследование количественных данных затруднено тем, что все депортированные народы подвергались репрессиям еще до начала Великой Отечественной войны, а миграции (корейцев) происходили в разных направлениях[14]. Наиболее точные данные собраны по компактно проживающим народам, имевшим свои национально-государственные образования. Так, депортированных балкарцев по разным источникам насчитывают от 37406 чел. до 377 713 чел.[15]; немцев – от 894 600 чел. к декабрю 1941 г. до 1 000 000 из Поволжья плюс 1119 чел. из Крыма[16], греков – от 15040 чел. до 16374 чел.[17], карачаевцев – от 68327 чел. до 69904 чел. (карачаевцев отдельно депортировали из Ставропольского края и Ростовской области, об этом есть детальное исследование)[18]. Достаточно полные данные есть по крымским татарам – 238500 чел.[19], калмыкам – 93000 чел.[20] Данные по болгарам – 12422, армянам – 9621 чел.[21] Наиболее детальны данные по чеченцам и ингушам, численность которых в ходе депортации прослежена с начала операции: 459 486 чел, к марту 1944 г. – 478 479 чеченцев и 91 250 ингушей плюс 3 896 чел. из Красной Армии, 2 741 чел. – из Грузии, 21 – из Азербайджана 121 чел. – из Краснодарского края и 52 ингуша из других районов страны[22]. Однако официальная цифра в 496 460 чел. чеченцев и ингушей представляется несколько заниженной. Некоторые называют цифру – более 500 000 чел.[23] Здесь при подсчетах трудности вызваны в основном тем, что в одних справках ОСП НКВД чеченцы и ингуши зачастую не разделяются, а в других справках – разделяются, из-за чего происходит путаница.

Депортация чеченцев и ингушей отличается от депортаций других народов СССР, во-первых, по своей масштабности; за исключением немцев, из ЧИАССР было выслано наибольшее количество людей, во-вторых, из-за наиболее острых дискуссий по вопросу о ее причинах. Часто ее отделяют от других депортаций, основываясь на том, что причины выселения в ЧИАССР были более «веские», и их было больше, что чеченцы и ингуши – народы, с которыми государство не могло поступить иначе[24], несмотря на то, что обстановка в других регионах – Калмыкии, Карачае, Кабардино-Балкарии также требовала «стабилизации». Основной причиной депортации чеченцев и ингушей называют неразрешимый конфликт между населением Чечено-Ингушской АССР и советским государством. В анализе довоенной ситуации исследователи более всего замечают негативную реакцию чеченцев и ингушей на коллективизацию и политику в области религии[25], хотя она была такой же и в других областях Северного Кавказа, и в целом по СССР.

 Действительно, народные движения в этих регионах до начала войны были во многом направлены против коллективизации, что подтвердилось тем, что в оккупированных районах, часть населения требовала прежде всего ликвидации колхозов и раздачи земли, как этого требовало, например, «Представительство интересов Кабардино-Балкарии» – организация, сотрудничавшая с оккупантами[26]. Подобные организации существовали и в других регионах, такие, например, как «Карачаевский национальный комитет»[27]. Менее масштабным в других республиках, нежели в ЧИАССР, было уклонение от призыва в армию и дезертирство, во многом – просто из-за меньшей численности населения. Так, в Карачае было выявлено 110 «бандглаварей», чьи семьи были высланы еще в апреле 1943 г., 500 бандитов на территории Кабардино-Балкарии и до 1199 чел. дезертиров, а при отступлении германской армии – более 5000 дезертиров[28]. Однако только в отношении чеченцев и ингушей меры, подобные депортации, некоторыми учеными признаются «вынужденными», а общественным мнением – «необходимыми».

Имея под собой множество причин более частного характера (военные действия, дезертирство, необходимость стабилизации ситуации), депортация чеченцев и ингушей, тем не менее, происходит из общей политической линии советского государства и конфликтной ситуации между государством и этносом, сформировавшейся к 1944 г

 

2.                  Депортация чеченцев и ингушей и ее последствия

 

Депортацию чеченцев и ингушей отличает не только масштабность самой акции, но и несколько большая историографическая разработанность темы, чем история выселения других народов. Закрытость темы депортаций определила первоначальный интерес, а в последнее десятилетие осетино-ингушский конфликт 1992 г. и войны 1994 и 1999 гг. в Чечне значительно увеличили количество публикаций по истории Чечено-Ингушской АССР, депортации, ее причинам и последствиям.

Множественность точек зрения ученых способствовала появлению расхождений не только в теоретических выводах, но и в оценке фактического материала по теме депортации чеченцев и ингушей.

Как говорилось выше, в большинстве исследований называется цифра в 490 460 высланных в 1944 г. чеченцев и ингушей[29], там же – 493 269 чел., плюс 2 106 арестованных по время выселения, 2741 чел. – из Грузии, 21 – из Азербайджана, 121 – из Краснодарского края, 52 ингуша из других областей РСФСР и 3892 офицеров, сержантов и рядовых из Красной Армии.

Однако, в докладной записке Л.Берия на имя И.Сталина от 24 февраля 1944 г. (когда выселение было еще только начато) сказано, что в 180 эшелонов погружено и отправлено 478 479 чеченцев и 91 250 ингушей, что в сумме дает цифру 569 729 человек[30]. Из последующей докладной записки от 1 марта 1944 г. явствует, что к этой цифре приплюсовываются еще 6 тысяч человек чеченцев из высокогорных районов, которых невозможно было вывезти из-за обильных снегопадов в предыдущие дни[31]. В справке ОСП НКВД о расселении карачаевцев, чеченцев, ингушей и балкарцев в Казахской и Киргизской ССР фигурирует цифра всего в 488 900 человек[32] (расхождение может отражать потери в дороге). В докладной записке Л.Берия Сталину, Молотову, Маленкову, датированной июлем 1944, года количество чеченцев и ингушей, расселенных в Казахской и Киргизской ССР, также составляет 496 460 чел.[33] Справка Отдела Спецпоселений о количестве военнослужащих из числа чеченцев и ингушей, изъятых из рядов Красной Армии, содержит сведения о 238 офицерах, 724 сержантах и 3 286 рядовых чеченцах, а также 129 офицерах, 211 сержантах и 606 рядовых ингушах, что в сумме дает – 4 248 чеченцев и 946 ингушей, всего: 5 194 человека, отправленных к местам поселений из действующей армии[34]. Подобные расхождения в количественных характеристиках выселения чеченцев и ингушей (так же, как и других народов и социальных групп) происходят, во-первых, от разной в разные годы степени доступности государственных документов; во-вторых, из-за отсутствия в официальных документах некоторых сведений или искажения их. Чаще всего это – снижение показателей смертности (1 272 человека в пути следования – явно заниженная цифра; 6 случаев сопротивления во время выселения по всей Чечено-Ингушетии – то же). При этом в официальных документах разумеется не учитываются просто уничтоженные во время выселения люди, часть которых оказала сопротивление, часть погибла в пути или была уничтожена на месте из-за «трудности транспортировки» (из сел Хайбах, Цори, Таргим и множества «неучтенных»)[35].

Таким образом, получается, что количество выселенных в 1944 г. чеченцев и ингушей колеблется от официальных 496 460 чел. до 569 729 чел. по подсчетам общего количества из разных документов.

В связи с этим, изучение депортации чеченцев и ингушей, равно как и других народов, требует разработки не только с точки зрения анализа причин и последствий депортации, но и по фактическому материалу.

Решение о переселении некоторых народов Северного Кавказа, в том числе чеченцев и ингушей, было принято осенью 1943 г. (конец октября – ноябрь) в обстановке строгой секретности под непосредственным руководством И.Сталина. Все документы, касающиеся выселения были подготовлены до конца января 1944 г. 31 января Государственный Комитет Обороны (ГОКО) принял постановление о выселении чеченцев и ингушей в Казахскую и Киргизскую ССР – Постановление ГОКО № 5073 сс. «О мероприятиях по размещению спецпереселенцев в пределах Казахской и Киргизской ССР»[36]. Операцию, начало которой было назначено на 23 февраля 1944 г. было намечено провести за восемь дней. Первые три дня – по плоскостным и предгорным населенным пунктам, последующие пять дней – по горным и высокогорным пунктам[37]. Необходимые войска и техника под руководством НКВД были стянуты к месту операции к 22 февраля, а в горные районы направлены курсанты военных училищ и воинские формирования под предлогом проведения маневров в горной местности. К участию в выселении было привлечено 7 тыс.чел. дагестанцев, 3 тысячи осетин и активисты из числа русских жителей ЧИАССР[38].

20 февраля для руководства операцией в Грозный выехали Берия, Серов и Мамулов, 21 февраля вышел приказ НКВД о начале операции. Районы республики были «очищены от антисоветского элемента» (т.е. от способных к сопротивлению) и ночью 23 февраля оцеплены. Тогда на «учет» было взято 459 486 чел. чеченцев и ингушей, в том числе проживающих в Дагестане (чеченцев-ауховцев) и ингушей из г. Владикавказа. Было изъято 20 072 единицы огнестрельного оружия[39].

На рассвете 23 февраля мужчины из всех населенных пунктов республики были созваны на сходы, где им было объявлено о выселении. «Привязка» дней выселения к праздникам (6-7 ноября – карачаевцы; 23 февраля – чеченцы и ингуши, 8 марта – балкарцы) находит у исследователей такое объяснение, что в праздники легче собрать людей[40].

Мужчины должны были собрать свои вещи и подготовить семьи. К 24 районам республики было прикреплено 40 партийных и советских работников из числа чеченцев и ингушей, которым было дано задание подобрать из каждого населенного пункта по 2-3 человека для «разъяснений» в день операции «на родном языке»[41]. Это говорит о тщательной и детальной проработке операции снизу доверху. Также лично Берия была проведена работа с наиболее влиятельными духовными лицами Чечено-Ингушетии – Баудином (так в документе – А.К.) Арсановым, Абдул-Гамидом Яндаровым и Аббасом Гайсумовым, которым также было предложено провести разъяснительную работу среди мулл и религиозно активных граждан республики[42]. Их участие сыграло немаловажную роль в сохранении не только этнической и культурной самоидентификации чеченцев и ингушей во время депортации, в дороге и в ссылке, но и в сохранении множества людей от физического истребления: по свидетельствам очевидцев, религиозные деятели республики уговорили многих, готовых сопротивляться, сложить оружие и выполнять требования властей, хотя некоторые из них сотрудничали с властями вполне искренне.

Несмотря на четкую организацию операции со стороны НКВД, не все предписания оказались выполненными. Так, 500 кг. имущества, положенные на семью при каждой депортации (не более 100 кг. на человека)[43] не давали собрать ни в Чечено-Ингушетии, ни в других регионах, откуда выселялись народы. Расчет на численность спецпереселенцев (15 207 вагонов – 272 состава по 26 вагонов в эшелоне) был сокращен до фактически отправленных 12 525 вагонов – 194 состава по 65 вагонов[44]. Сокращение было произведено за счет имущества переселенцев (ликвидация багажных вагонов), питания (кухни, печи) и практической ликвидации санитарных норм (санитарный вагон, медперсонал). Норма питания, рассчитанная на человека в сутки: хлеба – 500 г., мяса или рыбы – 70 г., крупы – 6 г., жиров 10 г.[45] не выдавалась или была сильно урезана.

29 февраля были отправлены эшелоны с бывшими партийными, советскими работниками ЧИАССР и с религиозными лидерами республики. По делам 2 016 арестованных НКВД начало следствие[46].

Почти все чеченцы и ингуши направлялись в распоряжения НКВД Казахской ССР в Алма-Ате, откуда в дальнейшем происходило их распределение по райотделам НКВД и в Наркоматы «на работы»[47].

Юридическое оформление депортаций в каждом случае шло по одной и той же схеме. Начиналось все с принятия решений ЦК ВКП(б) и Совета Народных Комиссаров СССР, далее шли Указы Верховного Совета СССР, потом – приказы НКВД СССР, распоряжения местных органов НКВД. Во время Великой Отечественной войны принятие первого (и основного) решения осуществлялось Государственным Комитетом Обороны СССР. Так же и при депортации чеченцев и ингушей после постановления ГОКО последовал Указ Президиума Верховного Совета СССР от 7 марта 1944 г. «О ликвидации Чечено-Ингушской АССР и об административном устройстве ее территории». Ему предшествовало постановление СНК СССР «О заселении и освоении районов бывшей Чечено-Ингушской АССР». Таким образом, юридическое оформление шло фактически в обратном порядке. Сначала – принципиальное решение, за ним – постановление о фактическом разделе и освоении бывшей ЧИАССР, и только потом – указ о ликвидации республики и «объяснение» причин ее ликвидации и депортации населения[48]. Последним из юридических актов, оформляющих ликвидацию Чечено-Ингушской АССР был Закон от 25 июля 1946 г. «Об упразднении Чечено-Ингушской АССР и о преобразовании Крымской АССР в Крымскую область». Верховный Совет ССР постановил этим актом также внести соответствующие изменения и дополнения в Конституцию СССР[49].

Уже 29 февраля 1944 г. руководители партийных и советских органов Северной Осетии, Дагестана и Грузии приступили к работе «по освоению отошедших к этим республикам новых районов»[50]. Это свидетельствует о том, что порядок «административного разделения» территории ЧИАССР был заранее известен руководству соседних республик, хотя подготовка и происходила в обстановке строгой секретности. Во всяком случае, уже во время выселения не было тайной, что к соседним республикам отойдут географически близкие и «экономически тяготеющие» к ним районы бывшей ЧИАССР. Экономическое перепрофилирование ЧИАССР не планировалось, так как продолжала работать нефтедобывающая и нефтеперерабатывающая промышленность в гг. Грозном и Малгобеке, где основную рабочую силу составляли русские. По данным Н.Ф. Бугая, в составе работников нефтеперерабатывающей промышленности республики насчитывалось 4000 рабочих и инженерно-технических работников из числа чеченцев и ингушей[51]. Тем не менее, темпы добычи нефти в 1945 г. снизились до 212391 т. вместо 29345 по плану в тресте «Малгобекнефть», до 297978 т. вместо 317889 т. по плану в тресте «Октябрьнефть», до 674420 т. вместо 726000 т. по плану в тресте «Старогрознефть»[52].

Однако сельское хозяйство Чечено-Ингушетии понесло гораздо больший ущерб, в первую очередь потому, что большинство коренного населения трудилось именно в сфере сельскохозяйственного производства, и фактически оказалось даже не перепрофилированным, а изуродованным или заброшенным.

В результате заселения сельскохозяйственных районов ЧИАССР представителями других национальностей были утеряны навыки отгонного животноводства, обработки высокогорных участков земли, террасного земледелия[53]. Таким образом, произошло частичное перепрофилирование экономики сельских районов Чечено-Ингушетии (связанное с упадком скотоводства и садоводства), что являлось несомненным минусом государственной политики. Отдаленные от коммуникаций поселки и населенные пункты (высокогорные) были уничтожены[54]. Заброшенность горных районов Чечено-Ингушетии и после 1957 г. стала не только причиной перенаселения плоскостной части республики, но и сильного упадка отдельных отраслей сельского хозяйства (в основном, животноводства).

По Указу Президиума Верховного Совета СССР «О ликвидации Чечено-Ингушской АССР и административном устройстве ее территории» от 7 марта 1944 г. г. Грозный вошел в Грозненский округ в составе Ставропольского края РСФСР. В Грозненский округ вошли также Атагинский, Ачхой-Мартановский, Шалинский, Надтеречный, Грозненский, Старо-Юртовский, Урус-Мартановский, Шатоевский районы – в существующих границах; Гудермесский район – за исключением восточной части, Сунженский район – за исключением западной части, Галашкинский и Галанчожский районы – за исключением южной части и северо-западная часть Курчалоевского района. В состав Дагестанской АССР были включены: Веденский, Ножай-Юртовский, Саясановский районы – в существующих границах; в состав Северо-Осетинской АССР вошли г. Малгобек, Ачалукский, Назрановский, Пседахский районы – в существующих границах, Пригородный район – за исключением южной части, западная часть Сунженского района. В состав Грузинской ССР отошли Итум-Калинский район, западная часть Шароевского района, Южная часть Галанчожского, Галашкинского и Пригородного районов[55]. Пригородный, Назрановский районы были заселены осетинами, Чеберлоевский, Веденский, Ножай-Юртовский, Саясановский, Шалинский и Курчалоевский – жителями Дагестанской АССР. Остальные, в основном равнинные районы – русскими и представителями других национальностей[56].

По постановлению СНК СССР «О заселении и освоении районов бывшей Чечено-Ингушской АССР», вышедшем в феврале 944 г. в Грозненский округ Ставропольского края должно было быть вселено 8000 хозяйств, в районы, вошедшие в Дагестанскую АССР – 5000 хозяйств, в Северо-Осетинскую АССР – 3000 хозяйств и в Грузинскую ССР – 500 хозяйств. Этим же документом постановлялось укомплектовать вновь созданные районы руководством, выполнить план весенних сельхозработ за 1944 г. и разработать меры по дальнейшему заселению и освоению бывшей ЧИАССР, обеспечить работу МТС, передать скот, конфискованный у чеченцев и ингушей в Ставропольский Край, Курскую, Орловскую и Вороженскую области, а также в освобожденные районы Украинской ССР[57].

Подобные меры также сильно подорвали хозяйство бывшей Чечено-Ингушской АССР, так как множество скота погибло при переброске от недостатка кормов, а впоследствии, заселяющие районы ЧИАССР граждане из других областей РСФСР, либо везли скот и имущество с собой, либо получали все это из других районов[58].

Первые эшелоны с чеченцами и ингушами прибыли на место назначения в середине марта 1944 г. В Казахскую ССР прибыло 344 589 чел., в Киргизскую ССР – 75 342 чел. Остальные были направлены также в Таджикскую и Узбекскую ССР[59]. В частности, в Таджикскую и Узбекскую ССР были выселены чеченцы и ингуши из Дагестана, Азербайджана, Грузии, Краснодарского Края, Ростовской и Астраханской областей (всего: 4 146 чел.)[60].

В июле 1944 г. вышел также Указ Президиума ВС СССР «О направлении на спецпоселение отбывших наказание осужденных, члены которых находятся на спецпоселении»[61].

Из числа выселенных чеченцев и ингушей в Джалал-Абадскую область прибыло 29 381 чел., в Джамбульскую – 16 365, Алма-Атинскую – 29 089 чел., Восточно-Казахстанскую – 34 167 чел., в Южно-Казахстанскую – 20 808 чел., Северо-Казахстанскую – 39 542 чел., Актюбинскую – 20 039 чел., Семипалатинскую – 31 236 чел., Павлодарскую – 41 230 чел., Карагандинскую – 37 938 чел.[62] Подобный разброс диктовался необходимостью занять спецпоселенцев на работах в ведении разных Наркоматов.

 Довольно широкое расселение чеченцев и ингушей все же было более компактным, нежели у некоторых других депортированных народов и приходилось в основном на территории двух республик – Казахской и Киргизской ССР. Разобщение семей, также имевшее место при депортации чеченцев и ингушей не имело столь катастрофических последствий, как у других народов, и не отразилось сильно на языковой ситуации и этническом самосознании чеченцев и ингушей, так как в силу этнокультурной и семейно-бытовой чеченской и ингушской специфики широкие и крепкие родственные связи не позволяли оторванным от своих семей людям остаться в одиночестве, забыть родной язык и впоследствии полностью ассимилироваться.

 На начало октября 1945 г. на спецпоселении числилось 405 900 чел. чеченцев и ингушей. Даже если брать цифру в 496 460 чел. первоначально выселенных[63], то и тогда за 1 год и 8 месяцев после выселения численность чеченцев и ингушей уменьшилась на 90 560 чел. Подобная высокая смертность была прежде всего следствием голода (спецпоселенцы не принимались в сельхозартели и колхозы, им не выдавались запланированные приусадебные участки, практически везде было плохо с жильем). Так, в Акмолинской области в июлю 1946 г. из запланированной тысячи домов было построено 29, в Талды-Курганской – 23 из запланированных 1 400, в Джамбульской и Карагандинской областях строительство не начиналось[64]. Выброшенные «на грунт» чеченцы и ингуши строили землянки, с большим трудом устраивались «на подселение» к местным жителям.

На 1 января 1949 г. чеченцев и ингушей уже состояло на учете 365 173 чел., из них в побеге числилось 3 695 чел., в местах лишения свободы – 5 495 чел., 8 человек содержалось в домах инвалидов. При этом родилось 2 313 чел., умерло 1 736, арестовано – 405 чел.[65]

 По тем же сведениям Отдела Спецпоселений НКВД СССР с 1944 по 1948 гг. чеченцев и ингушей умерло на спецпоселении 144 704 чел, при этом только в 1945 г. умерло 13 883 чел.[66] Таким образом, самый большой процент смертности приходится на первые полтора года спецпоселения – около 15%. Это огромная цифра; для сравнения, смертность калмыков в первый год спецпоселения составила около 10% при худших условиях проживания (в более северных районах – Ханты-Мансийске.). Особенно высокой была детская смертность. Большинство информаторов сообщают о смерти на местах поселений от голода и отсутствия медицинского обслуживания в среднем 3-4 детей на семью в первые пять лет высылки. Впоследствии смертность несколько снизилась; после обоснования на новом месте началось естественное воспроизводство населения, чеченцы и ингуши в какой-то мере перестали зависеть от снабжения ОСП НКВД, нормы которого по-прежнему составляли на человека в месяц: муки – 8 кг., крупы – 2 кг.[67], начали создавать подобие личных хозяйств, врастать в инфраструктуру мест спецпоселения, заводить связи, находить подработки.

Отдел Спецпоселений НКВД СССР был создан 17 марта 1944 г.[68] и к июлю 1944 г. было создано на местах спецпоселений 429 спецкомендатур[69] (по другим данным – 145 районных и 375 поселковых – итого: 520)[70]. Вопросы трудоустройства начали решаться только с мая 1944 г., когда 56 800 семей чеченцев и ингушей были приняты в сельхозартели, 83 303 семьям выделены приусадебные участки.[71]

Согласно справкам ОСП НКВД чеченцы и ингуши работали в распоряжении всех Наркоматов, исключая Наркомат обороны. На 1 января 1949 г. в Министерстве сельского хозяйства на работах было занято 125 753 чел. чеченцев и ингушей; в угольной промышленности – 6 175 чел., в металлургии – 9 737 чел., в местной промышленности – 12 011 чел., в нефтяной – 600 чел., в торговле – 2 107 чел., в Министерстве внутренних дел – 740 чел.[72] То, что большинство чеченцев и ингушей работали в сфере сельского хозяйства, в какой-то мере облегчило сохраненение традиционного уклада жизни, хозяйственных навыков, препятствуя тем самым процессам ассимиляции. В то же время основа системы жизнеобеспечения чеченцев и ингушей – скотоводство, земледелие, садоводство - была разрушена. Одной из значительных черт этого процесса было то, что с фактической ликвидацией горского уклада жизни на хуторских высокогорных поселениях, начал разрушаться особый горский менталитет части чеченцев и ингушей, стирались черты независимости, неагрессивности, невмешательства в дела соседей, что было одной из самобытнейших черт чеченского и ингушского народов.

Режим жизни на спецпоселении вынуждал к сопротивлению. За период 1944-1948 гг. органами внутренних дел Грозненской области было выявлено и задержано 2 213 чел. чеченцев и ингушей, бежавших с мест поселения[73]. Некоторые информаторы, особенно чеченцы, подтверждают факты побегов их родственников и знакомых[74].

Гораздо более значительным было внутреннее сопротивление, благодаря которому чеченцы и ингуши, несмотря на оторванность от родных мест, утрату материальной культуры и значительный ущерб, нанесенный духовной культуре, а также гибели в ссылке половины населения, сумели сохранить этническую идентичность, самобытность, религию и основные черты культуры, хотя это и способствовало консервации традиционного образа жизни, повышению политической сопротивляемости. Жизнь в ссылке, отличаясь трудностью и крайней бедностью, тем не менее, текла по привычным для чеченцев и ингушей законам и нравственным правилам; они придерживались прежних бытовых, семейных обычаев, даже в условиях голода старались готовить привычную пищу и проявлять обязательное гостеприимство. Так, по свидетельству Фатимы Оздоевой, ингушки, ее мать на спецпоселении в Казахской ССР, в крайне трудных условиях, при наличии пятерых малолетних детей, принимала до 10 человек гостей, готовя для них мучную похлебку, при том, что ее собственные дети, также как и она, и ее муж, рисковали при этом остаться голодными на неопределенный срок (до нескольких дней)[75]. Информаторы свидетельствуют, что в Казахстане и Киргизии им тяжело жилось из-за притеснений местного начальства; только некоторые отмечают доброжелательное отношение казахов и киргизов в ссыльнопоселенцам, что относят за счет общности религии[76]. Однако чеченцы и ингуши всегда подчеркивали, что в этническом отношении не имеют ничего общего ни с киргизами, ни с казахами[77]. Быть может, поэтому, у чеченцев и ингушей практически не наблюдается бытовых и культурных заимствований из Средней Азии и Казахстана за период 1944 – 1957 гг., а религиозно дружественная среда – мусульмане Казахстана и Киргизии – не оказывала значительного влияния, хотя частично сдерживала религиозную ассимиляцию.

Последствия депортации крайне осложнили дальнейшее экономическое, культурное , политическое и этническое развитие чеченцев и ингушей. В годы ссылки среди чеченцев и ингушей резко сократилось число образованных людей, многие из них умерли, молодежь не имела возможности полноценно учиться; обучение в школах велось на казахском и киргизском языках, и в уже восстановленную республику многие чеченцы и ингуши прибыли азбучно неграмотными. Те, кто успел окончить 5 или 6 классов в Казахской или Киргизской ССР, в ЧИАССР были вынуждены опять идти в первый класс или бросать учебу. На чеченском и ингушском языках уже практически не существовало периодической печати, в небольшом количестве издавалась литература, недоступная большинству, особенно молодежи[78]. По словам бывших спецпоселенцев, была ликвидирована письменность на чеченском и ингушском языках, литературный язык, намеренно задерживался рост национальных кадров[79].

Одним из важнейших последствий депортации стали трудности, которые чеченцы и ингуши испытали при возвращении на Северный Кавказ. Именно проблемы восстановительного периода и пути их разрешения составили основные тенденции экономического, этнополитического и культурного развития чеченцев и ингушей и в настоящее время. В первые годы этого периода наиболее болезненной была жилищная проблема; индивидуальное строительство и возвращение в прежние дома (полноценные и пригодные для жизни) затянулось до середины 1970-х гг. Территория ЧИАССР была к 1957 г. практически заселена (за исключением разрушенных населенных пунктов), и там неохотно ждали репатриантов, как власти, так и население. Так, в письме в Верховный Совет СССР называется «большой ошибкой» решение о восстановлении ЧИАССР и возвращении на прежнее место жительства чеченцев и ингушей, как «неисправимых бандитов и предателей». Многие населенные пункты в горных районах – большинство в Шатойском и Итум-Калинском - были разрушены как в 1944 г., так и в последующие годы, ввиду невозможности их заселения. Уже в 1950-е годы были разрушены 75% жилого фонда села Гольдагены Грозненской области, полностью разрушено село Истису Гудермесского района, разрушены наполовину села Энгель-Юрт и Шаихай-Юрт, а также дома чеченцев в селе Ахкинчу-Борзой[80]. Первоочередными задачами, таким образом, стали – восстановление жилого фонда, восстановление личного хозяйства и прежнего хозяйственного оборота.

 Восстановление разрушенных межэтнических связей чеченцев и ингушей с другими народами Северного Кавказа, а особенно – с проживающим в ЧИАССР некоренным населением было и осталось главной политической проблемой реабилитации. Жилищный вопрос предопределил на годы вперед сохранение межнациональной напряженности в республике. Недопущение лиц коренной национальности к управлению республикой и на все более или менее ответственные должности привело к отсутствию в республике руководителей из числа чеченцев и ингушей, отрыву русскоязычного руководства от чеченского и ингушского населения, отрыву городского населения от сельского.

Пребывание в ссылке в течение 13 лет сформировало дальнейшую этнокультурную стратегию чеченцев и ингушей – склонность к самоизоляции и сопротивлению при малейшем нажиме со стороны властей (это подтвердили последующие десятилетия). Национальное самосознание чеченцев и ингушей было травмировано клеймом «народов-предателей», и, хотя ни один чеченец или ингуш не верил в справедливость подобного обвинения, «общественное мнение» как в Казахстане, так и по возвращении в ЧИАССР, способствовало депрессивным настроениям и замкнутости. Фальсификация истории чеченского и ингушского народов, фактическое изъятие из нее почти двух десятилетий тормозило дальнейшее развитие национального самосознания, порождало примитивное понимание исторической, этнической и культурной самобытности чеченцев и ингушей, сводившееся к слепому следованию мусульманским законам и адату, изоляции от окружающих народов и их культурного влияния; среди чеченцев и ингушей появилась точка зрения о вреде образования, о том, что образование всегда идет в ущерб труду и благосостоянию, о развращающем действии иноэтничного окружения[81]. Все это не могло самым пагубным образом не сказаться на возможностях дальнейшего культурного развития чеченцев и ингушей.

Вследствие экономического упадка сложился замкнутый круг низкого уровня образования коренного населения ЧИАССР и новой экономической и кадровой зависимости от центра.

Несмотря на то, что сам факт насильственной депортации переживался чеченцами и ингушами чрезвычайно болезненно, что депортация стала переломным моментом во всей истории чеченского и ингушского народов, и несмотря на утраты периода 13-летней ссылки, наиболее негативным последствием депортации стало то, что ко времени прибытия чеченцев и ингушей обратно на Кавказ, их республика значительно изменилась в связи с территориальными перестановками и наличием переселенцев из других районов СССР. Многие информаторы свидетельствуют, что после 1944 г. Чечено-Ингушетия «перестала быть республикой для чеченцев и ингушей», власть захватил «имперский этнос» – русские, и что дискриминация чеченцев и ингушей при таком развитии событий была предопределена на многие годы вперед.

В результате перестановок границ и административного разделения территории ЧИАССР возникли межнациональные конфликты и территориальные претензии. В условиях латентного политического противостояния с центром у чеченцев и ингушей прекратились процессы консолидации, экономическая отсталость прикрепила коренное население к сельскохозяйственному производству, вследствие чего социально-профессиональная структура у чеченцев и ингушей фактически прекратила свое развитие. Разрушение привычного уклада жизни заставило чеченцев и ингушей вновь осваиваться в своей собственной республике, что привело к тому, что они, за небольшим исключением почти утратили возможность к переключению на иные виды деятельности.

Культурная катастрофа подготовила почву для последующего гипертрофированного восприятия чеченцами и ингушами ислама и адата как стержня национальной духовной культуры и этнической самоидентификации, а демографическая – стала причиной консервации семейно-бытового уклада, что также негативно отразилось на социально-экономических и культурных возможностях развития вайнахов в советский период.

Тем не менее, уже в годы ссылки у чеченцев и ингушей были заложены основы процессов этнического, экономического, политического и культурного возрождения. Несмотря на жестокие условия спецпоселения, чеченцам и ингушам удалось сохранить свой демографический потенциал; сравнительно компактное расселение, сохранение традиционного семейного уклада и многодетность не позволили чеченскому и ингушскому народу рассыпаться, утратить единство. Трудолюбие и высокая степень ответственности не только за родственников, но и за весь народ в целом, позволили чеченцам и ингушам уже в первые годы после высылки остановить и повернуть вспять процесс вымирания этноса; заработки на производстве, в колхозах и налаживание личного хозяйства отвели от чеченцев и ингушей угрозу голода, что позволило хотя бы приблизительно к прежнему уровню сохранить семейные и бытовые традиции – гостеприимство, защиту женщин и детей, почитание и защиту стариков.

Возвращение на родину, восстановление Чечено-Ингушской АССР и политическая реабилитация чеченского и ингушского народа, хотя и являлась давно ожидаемым восстановлением справедливости для чеченцев и ингушей, все же стала еще одним психологическим и культурным стрессом, что также сказалось на ходе процесса реабилитации в целом.

 

Глава П

Реабилитация чеченцев и ингушей: политические аспекты

 

Процесс политической реабилитации чеченского и ингушского народов характеризуется высоким уровнем влияния государства на этнополитические процессы восстановительного периода 1957 – 1990 гг. в Чечено-Ингушской АССР. Это является следствием не только тоталитарной системы управления в СССР, но и насущной необходимостью проведения в жизнь стратегических государственных мер по восстановлению политической, экономической и культурной жизни чеченцев и ингушей в ЧИАССР.

Возвращение чеченцев и ингушей на родину, восстановление автономии, работа по размещению и трудоустройству вернувшихся в ЧИАССР чеченцев и ингушей, экономическая, культурная, образовательная политика в республике на протяжении 1957 – 1990 гг. велась в основном силами союзного центра и была ему строго подконтрольна.

Последующее развитие этнодемографических, этносоциальных, этнокультурных процессов и процессов в области межнациональных отношений также было определено политическими решениями союзного центра. В начальный период реабилитации, с 1957 по 1973 годы влияние политики центра на этнические процессы в ЧИАССР было особенно сильным; в последующие годы постепенно ослабевало.

В области межнациональных отношений политика государства определяла характер этнических процессов в ЧИАССР, в первую очередь, территориальными перестановками, отказом от выселения с территории ЧИАССР, въехавших туда в 1944 г. выходцев из других районов СССР, вследствие чего возникла проблема перенаселения и безработицы, принудительным поселением чеченцев в притеречных районах республики. Территориальные проблемы и связанные с ними межэтнические конфликты в ЧИАССР, таким образом,  были и остаются следствием не только депортации, но и политики центра в период с 1957 по 1990 гг.

Основные аспекты реабилитации чеченцев и ингушей в 1957 – 1990 гг. – политический (восстановление автономии), экономический (включение чеченцев и ингушей в экономическую жизнь республики), культурный (восстановление системы народного образования для коренного населения ЧИАССР, формирование новой чеченской и ингушской интеллигенции) – направлялись политикой союзного центра и специально созданных в ЧИАССР государственных организаций. Такие организации как Оргкомитет по Чечено-Ингушской АССР и Совнархоз ЧИАССР способствовали реабилитации чеченцев и ингушей в данных областях. Для осуществления политической реабилитации прежде всего требовалась политическая воля союзного центра.

Политическая и идеологическая реабилитация чеченцев и ингушей и реабилитация их в области межнациональных отношений являлась главным фактором обеспечения нормальной жизнедеятельности коренного населения ЧИАССР. На протяжении всего исследуемого периода она была неоднородной, зависела как от общей политической обстановки в СССР, так и от положения в Чечено-Ингушской АССР. В связи с изменениями политического курса в ходе реабилитации чеченцев и ингушей, ее можно разделить на три периода.

 

1. Периодизация и политические уровни процесса реабилитации вайнахов

 

Первый период – 1957-1973 годы – начавшийся с официального восстановления Чечено-Ингушской автономии, характеризуется поступательной адаптацией чеченцев и ингушей к экономической и социальной жизни во вновь воссозданной Чечено-Ингушской АССР и первоначальным восстановлением межнациональных отношений.

В экономической и социальной сферах в эти годы наблюдается медленный, но неуклонный подъем участия чеченцев и ингушей в экономической жизни республики, восстановление жилого фонда, трудоустройство вайнахов в разных областях экономики республики, начало некоторого выравнивания социально-профессиональной структуры чеченского и ингушского общества (впрочем, весьма незначительного).

Для восстановления межэтнических отношений в республике этот период был наиболее трудным; решение межнациональных проблем осложнял жилищный вопрос, безработица, принудительное или вынужденное поселение чеченцев и ингушей не в тех районах и населенных пунктах, в которых они жили до депортации, а также недовольство некоренного население республики их возвращением, в первый период – открытое, в остальные два – чаще скрытое, но также конфликтогенное.

Начавшийся в ссылке процесс этнокультурной самоизоляции чеченцев и ингушей продолжался, однако в первые годы реабилитации он был замедлен многочисленными контактами с иноэтничным окружением в восстановленной Чечено-Ингушской АССР. В этот период, несмотря на высокую конфликтность межнациональных отношений на всей территории ЧИАССР, проходила наиболее интенсивная идеологическая реабилитация чеченцев и ингушей вследствие тесных контактов с некоренным населением – на производстве, при смешанном проживании в одних населенных пунктах и даже домах. Несмотря на первый всплеск недовольства некоренного населения, эти контакты более всего способствовали сближению его с чеченцами и ингушами, зарождению и развитию взаимопонимания и взаимопомощи.

В эти годы союзным центром не принималось значительных мер по восстановлению национальной культуры вайнахов, если не считать довольно хаотических попыток расширить образовательную сеть республики с учетом потребностей чеченцев и ингушей. Тем не менее, внимание к культурной стороне жизни коренного населения ЧИАССР со стороны союзного центра в первый период реабилитации было гораздо больше, нежели в последующие годы. Создается впечатление, что ни в первые годы после восстановления ЧИАССР, ни до 1990 г. у союзного центра не было никакой осмысленной стратегии по культурной реабилитации чеченцев и ингушей, а стратегия политической реабилитации распространялась только на годы существования Оргкомитета по восстановлению ЧИАССР.

Политика государства в области развития чеченского и ингушского языков была заложена в этот период на все последующие годы вперед как игнорирующая интересы коренного населения.

Стремление самих чеченцев и ингушей к образованию росло, но сильно сдерживалось экономическими и политическими факторами – необходимостью восстановления хозяйства, принудительным размещением на трудоемких производствах и в совхозах.

Несмотря на активную антирелигиозную политику центра и властей республики, общая религиозность населения не падала, хотя и не росла так бурно, как в последующие годы.

В быту стремление к современному образу жизни, к культурным новациям, среди чеченцев и ингушей воплощалось в индивидуальном порядке и не составляло такой общенациональной тенденции, которая способствовала бы в полной мере бытовому и культурному сближению с некоренным населением республики.

Межэтнические отношения в период 1957 – 1973 гг. характеризуются формированием конфликтных ситуаций, получивших бурное развитие в последующие годы. Это прежде всего относится к осетино-ингушским отношениям, осложнявшимся незаконченной территориальной реабилитацией ингушей и их претензиями на земли Пригородного района Северо-Осетинской АССР, а также локальными конфликтами в центральных и притеречных районах ЧИАССР и в г. Грозном (из-за большой смешанности коренного и некоренного населения).

Второй период – 1973 – 1981 годы – примечателен активизацией политики союзного центра в ЧИАССР, выразившейся, в основном, в репрессиях после ингушского митинга в г. Грозном в январе 1973 г.

В конце 1972 г. рядом ингушских общественных деятелей было написано письмо «О судьбе ингушского народа», в котором указывалось на неравноправное положение ингушей как в Пригородном районе СОАССР, так и в самой Чечено-Ингушетии в социальном, культурном и кадровом аспектах. Письмо было направлено в Москву в декабре 1972 г. в ЦК КПСС на имя Л.И.Брежнева[82]. В письме содержались указания на то, что руководство Чечено-Ингушской АССР проводит дискриминационную политику по отношению к ингушам. Положение письма о дискриминации ингушей в Пригородном районе СОАССР стало основным мотивом митинга в Грозном. На митинге оно превратилось в требования возвращения района в состав Чечено-Ингушетии, что знаменовало собой озвучивание территориальных претензий ингушей и фактического недовольства итогами реабилитации. Авторами письма были несколько выдающихся культурных и общественных деятелей ЧИАССР из числа ингушей.

Несмотря на то, что участники митинга вели себя мирно, непосредственно после митинга в Грозном было принято постановление ЦК КПСС «Об антиобщественных националистических проявлениях в г. Грозном», в ходе выполнения которого в ЧИАССР была командирована группа работников ЦК КПСС и Совета Министров РСФСР, с целью участия в подготовке и проведении Х пленума Чечено-Ингушского обкома КПСС, пленумов горкомов и райкомов КПСС, которые наметили задачи партийных организаций республики в связи с обострением обстановки. Было проведено 32 пленума, приняты соответствующие партийные и административные меры к участникам событий в Грозном. Из КПСС было исключено 23 человека, из ВЛКСМ – 18, освобождены от руководящей работы 9 человек и привлечены к уголовной ответственности – 14 человек[83].

Х и ХI пленумы обкома КПСС ЧИАССР фактически отменили идеологическую реабилитацию чеченцев и ингушей и свели к минимуму достижения первого периода в этой области. Началась новая этническая травля чеченцев и ингушей (а также карачаевцев и балкарцев). В Чечено-Ингушетии и Карачаево-Черкесии республиканские власти в это время даже угрожали бывшим репрессированным народам новым выселением[84].

Одновременно с репрессиями были приняты меры по выравниванию кадрового представительства на предприятиях, в учреждениях и организациях в пользу чеченцев и ингушей, носившие, впрочем, вполне декоративный характер[85].

Материалы ХI пленума Чечено-Ингушского обкома КПСС (сентябрь 1973 г.) отмечают всплеск преступности в республике, «проявления шовинизма и религиозного фанатизма», нарушения закона о землепользовании и личном хозяйстве («самозахват» колхозных земель, увеличение количества фактов частного предпринимательства, «раздутие» личного хозяйства, активизацию деятельности религиозных общин)[86].

Более всего центр был обеспокоен всплеском национального самосознания в ЧИАССР, и поэтому в качестве основных обвинений против участников митинга в Грозном и некоторых деятелей интеллигенции были выдвинуты обвинения в «националистических проявлениях». Из КПСС исключили видных писателей и общественных деятелей, подписавших письмо – И.Базоркина, Д.Картоева, А.Газдиева, С.Плиева, А.Куштова с мотивировкой – «националистические действия, несовместимые с Программой и Уставом Партии»[87].

«Смена курса» не обошла стороной и науку (в основном историческую) в Чечено-Ингушетии. В республиканской прессе в 1973 – 1981 гг. начинают регулярно появляться публикации, резко критикующие так называемую «теорию единого потока», согласно которой в Чечне и Ингушетии до 1917 г. не было имущественного и социально-классового расслоения среди коренного населения, а также многочисленные статьи об истории добровольного вхождения Чечни и Ингушетии в состав России[88]. В 1973 г. выходит в свет двухтомник «Очерки истории Чечено-Ингушской АССР». На его обсуждении также резко критиковалась «теория единого потока», «умаление» роли русского народа и российского государства в развитии чеченцев и ингушей, подвергаются критике работы выдающегося историка Чечено-Ингушетии В.И.Филькина. При этом на обсуждении не было сказано ни слова о депортации, хотя сурово критиковалось замалчивание некоторыми авторами существования «изменников родины» из числа чеченцев и ингушей во время Великой Отечественной войны[89].

Причины новой политики центра в ЧИАССР в 1973-1981 гг. носят в целом экономический характер, хотя ее проявления были чрезвычайно идеологизированы. Со стороны ингушей репрессии 1973 – 1981 гг. воспринимались как реакция на митинг января 1973 г. и одновременно как запланированная провокация союзного центра[90].

К 1973 г. в Чечено-Ингушетии проблема с жильем у коренного населения была в основном решена, чеченцы и ингуши начали активнее участвовать в экономической жизни республики. Благодаря развитию частных хозяйств (а только с них большинство чеченцев и ингушей могли прокормиться в первые годы после возвращения), работе на «шабашках», благосостояние чеченцев и ингушей росло, и в связи с этим появились основания к более аргументированной этнокультурной и этнополитической самоидентификации, большей независимости. Последняя проявлялась не только в активизации экономической деятельности вайнахов, но и в новом идеологическом и культурном обособлении – повышении религиозности, восстановлении и консервации обычаев. Озабоченные подобным положением власти вполне могли пойти на провокацию с целью ужесточения политики в республике. Тем не менее, эта точка зрения дискуссионна.

В то же время, 1970-е годы – это время наибольшего продвижения центра в политической и экономической (а частично и этнокультурной) ассимиляции чеченцев и ингушей. В эти годы повышается образовательный уровень чеченцев и ингушей, заметно модернизируется их быт, межнациональные отношения принимают более активный и спокойный характер. В последующие годы конфликтность на этнической почве повышается.

Третий период – 1981 – 1991 годы - начинается с открытого противостояния осетин и ингушей из-за земель Пригородного района СОАССР. В октябре 1981 г. в г. Орджоникидзе происходят вооруженные столкновения между осетинами и ингушами, спровоцированные призывами отправить ингушей в ссылку, убийством осетинского таксиста Гаглоева и осетинской семьи Каллаговых[91]. Похороны Гаглоева вылилилсь в беспорядки на центральной площади г. Орджоникидзе.

Несмотря на массовые беспорядки в г. Орджоникидзе, данный период характерен в отличие от предыдущего, снижением активности деятельности союзного центра на территории ЧИАССР.

Среди чеченцев и ингушей активизируется деятельность духовенства, растут националистические настроения. К концу 1980-х гг. увеличивается отток русского населения из Грозного, Малгобека и районных центров Чечено-Ингушетии из-за плохих условиях труда и быта, низкой заработной платы, но также и из-за «националистических проявлений» со стороны коренного населения, усиления межнациональной напряженности[92].

Основным содержанием третьего периода политической реабилитации чеченцев и ингушей является постепенное ослабление влияния союзного центра и руководства Чечено-Ингушетии на этнополитическую ситуацию в республике.

В эти годы также начинается постепенное расхождение политических и этнических устремлений чеченцев и ингушей – интересы ингушей сосредотачиваются вокруг проблемы Пригородного района и неполноправного положения ингушей в республике. Доминантой ингушского национального, а впоследствии и политического самосознания становится борьба за полную территориальную реабилитацию. В октябре 1988 г. принимается обращение ингушей к руководству СССР с требованием восстановления прав на проживание в Пригородном районе. В апреле 1989 г. новое обращение требует уже восстановления ингушской государственности, и в том же году Второй съезд ингушского народа принимает резолюцию о возврате земель Пригородного района СОАССР в состав Чечено-Ингушетии, а в 1991 г. Третий съезд ингушского народа принимает резолюцию с теми же требованиями. На этих съездах также говорится о необходимости отделения от чеченской части республики и образования самостоятельного ингушского государства. В качестве обоснований приводятся обширные исторические и статистические сведения о том, что нахождение ингушей в одном национально-территориальном образовании с чеченцами пагубным образом сказывается на этнокультурном, экономическом и политическом развитии ингушского народа.

Постепенно восстанавливается история чеченского и ингушского народа за период с 1920 по 1990 гг., растет этническое самосознание. Националистические устремления чеченцев и ингушей, складывавшиеся не только в 1957 – 1990 гг., но и раньше, приобретают очертания сепаратистских тенденций и этнонационализма, в чем также сыграла свою роль неправильная политика союзного центра в процессе реабилитации вайнахов. Чрезвычайно медленное прохождение социальной и культурной реабилитации приводит к всплеску национализма[93].

Процессы национального размежевания находят свое политическое воплощение в разделении Чечни и Ингушетии на самостоятельные республики в 1991 и 1992 гг.

В политико-идеологической области реабилитация чеченцев и ингушей проходила на трех уровнях – на уровне СССР, на уровне Северокавказского региона и на внутриреспубликанском уровне.

Полная политическая и идеологическая реабилитация была необходима для дальнейшего полноценного развития Чечено-Ингушской АССР как советской автономии и для развития чеченцев и ингушей как полноправных советских граждан. Это подразумевало признание за чеченцами и ингушами их прав и свобод, которыми они обладали до депортации, признания несправедливыми обвинений против них и несправедливости депортации. Без положительного решения этих вопросов реабилитация чеченцев и ингушей могла принять формы затяжной политической борьбы, что отрицательным образом повлияло бы на развитие этнополитических, этносоциальных, этнодемографических и этнокультурных процессов у этих народов.

Политическая реабилитация на уровне СССР имела решающее значение, так как именно общесоюзными законодательными актами чеченцам и ингушам было возвращено право жить на родине, восстанавливалась автономия и основные гражданские права, которых они были лишены в ссылке.

Общесоюзный уровень реабилитации был прежде всего осложнен проблемами идеологического характера; чеченцам и ингушам было необходимо избавиться от клейма предателей и изменников. Учитывая то, что в советском обществе 1950-1960-х гг. далеко не все разделяли идеи десталинизации, и многие считали депортации народов СССР правильными и своевременными мерами, задача представлялась весьма сложной, особенно для народов, не имеющих широких возможностей донести до остального населения СССР свое мнение. Несмотря на это, чеченцам и ингушам удалось прожить 30 лет в качестве полноправных советских наций, без ярлыка «предателей» в советском общенациональном сознании, который, например, пришлось нести все эти годы крымским татарам, в то время как одни народы реабилитировались (чеченцы, ингуши, карачаевцы, балкарцы), о других просто забыли (турки-месхетинцы, курды), а третьи представлялись настолько чужеродным элементом, что вопрос об их идеологической реабилитации ставился только на местном уровне (немцы).

Несомненно, что общая политическая обстановка в СССР, признание депортаций преступными актами и осуждение культа личности Сталина на официальном уровне, сыграли важную роль в политической и идеологической реабилитации вайнахов.

Второй уровень политической реаблитации – регинональный – имел гораздо больше специфических черт. Здесь к политической составляющей реабилитации прибавились экономическая и межэтническая (осложненная историческими проблемами). На региональном уровне было больше возможностей для полноценной реабилитации; на Северном Кавказе чеченцы и ингуши были известны «не понаслышке», и реальное положения дел во время Великой Отечественной войны, правда о ходе депортации, о жизни на спецпоселении были хорошо известны другим северокавказским народам, особенно тем, которые также были депортированы. Однако, большее количество «точек соприкосновения» с окружающим миром породило более сложную картину процесса реабилитации, который уже не мог быть оценен столь однозначно, как на общесоюзном уровне. Прерванные экономические и культурные связи внутри региона губительным образом сказались на возможностях реинтеграции чеченцев и ингушей с их соседями.

На внутрирегиональном уровне сформировались долговременные конфликтные отношения с соседями (осетины и ингуши, чеченцы-аккинцы и лакцы), что являлось политическим последствием депортации и последующей политики союзного центра.

Внутриреспубликанский уровень реабилитации оказался самым сложным из-за экономических последствий депортации и политики центра в ходе начального периода реабилитации – перенаселения, безработицы, межнациональных конфликтов.

В политике центра просматривается действительное стремление к восстановлению нормальной жизни в республики и вовлечению коренного населения в производство в областях сельского хозяйства, потребкооперации, торговли, легкой и пищевой промышленности. Политика недопущения чеченцев и ингушей в тяжелую промышленность и управление не была новой, а фактически возвращала их к додепортационному положению.

Вышеназванные проблемы имели наибольшее значение в первое десятилетие после восстановления ЧИАССР. В дальнейшем изменяется характер основных этнополитических процессов внутри республики и политико-идеологические проблемы теряют былую остроту.

 

2. Административно-территориальное восстановление ЧИАССР

 

Возвращение чеченцев и ингушей на Северный Кавказ началось с Указа Верховного Совета СССР от 16 июля 1956 г. «О снятии ограничений по спецпоселению с чеченцев, ингушей, карачаевцев и членов их семей», высланных в феврале 1944 г. в Казахскую, Киргизскую, Таджикскую и Узбекскую ССР[94]. Этим указом всеобщее возвращение чеченцев и ингушей на Кавказ еще не было разрешено, и не был решен вопрос о восстановлении Чечено-Ингушской АССР. В соответствии с этим указом, чеченцы и ингуши освобождались из-под административного надзора, но не имели права на возврат имущества и на возвращение на родину.

Еще в июне 1956 г. в ЦК КПСС и МВД СССР велись дискуссии по поводу целесообразности и возможности восстановления Чечено-Ингушской АССР на прежнем месте. Так как территория бывшей ЧИАССР была заселена, а высокогорные районы закрыты, восстановление автономии чеченцев и ингушей на Северном Кавказе сочли неосуществимым, главным образом, в силу того, что возвращения чеченцев и ингушей могло вызвать нежелательные эксцессы в густонаселенной республике. Министр внутренних дел СССР Дудоров предлагал рассмотреть возможность создания автономии в Казахстане или Киргизской ССР[95].

Однако резко отрицательное отношение чеченцев и ингушей к созданию их автономии в Средней Азии, стремление вернуться на прежние места и отрицательное отношение руководства Казахской и Киргизской ССР к образованию автономии чеченцев и ингушей в этих республиках заставили центр пересмотреть этот вопрос[96].

В проекте постановления ЦК КПСС и Совета министров СССР «О восстановлении национальной автономии калмыков, карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей» от 16 октября 1956 г. признавалось, что такие меры по реабилитации, как снятие с учета спецпоселения, недостаточны для восстановления равноправного положения чеченцев и ингушей в СССР, для их экономического и культурного развития. Этим постановлением было решено провести восстановление Чечено-Ингушской АССР в течение 2–4 лет и образовать специальную правительственную комиссию по изучению вопроса об определении территории для создания автономии чеченцев и ингушей. Постановление Президиума ЦК КПСС от 24 ноября 1956 г. утвердило этот проект. Этим же постановлением было решено провести возвращение в организованном порядке в течение 1957-1960 гг.[97]

Чечено-Ингушская АССР была восстановлена Указом Президиума Верховного Совета СССР «О восстановлении Чечено-Ингушской АССР в составе РСФСР» от 9 января 1957 г., после которого был принят «Закон об утверждении Указа Президиума Верховного Совета СССР о восстановлении национальной автономии балкарцев, чеченцев, ингушей и карачаевцев» от 11 февраля 1957 г.[98]

Принципиальное решение о восстановлении ЧИАССР было принято на VI сессии Верховного Совета СССР.

Одним из самых важных и болезненных вопросов при восстановлении Чечено-Ингушской АССР был вопрос о новых границах республики и размещении чеченцев и ингушей в уже занятых населенных пунктах.

В 1944 г. в Грозненскую область было переселено из РСФСР, Украинской и Молдавской ССР около 78 тысяч человек. В районы, отошедшие Дагестанской АССР, переселилось 46 тыс. чел. из горных районов, в районы, отошедшие Северо-Осетинской АССР, – 55 тысяч человек (26 тысяч из горных районов Южной Осетии). Прибытие чеченского и ингушского населения неизбежно должно было породить большие трудности при размещении и трудоустройстве, в основном из-за закрытия горных районов и разрушения множества населенных пунктов, в том числе и в плоскостных районах[99].

В декабре 1956 г. состоялось первое заседание Государственной Комиссии по восстановлению Чечено-Ингушской АССР с участием руководителей Грозненской области, Дагестанской АССР, Северо-Осетинской АССР, Грузинской ССР и представителей от чеченцев и ингушей. На нем был предложен план устройства административных границ Чечено-Ингушетии, по которому Ножай-Юртовский, Веденский, Саясановский, Чеберлоевский и Шаройский районы должны были отойти к Дагестанской АССР, Итум-Калинский, Галанчожский, Галашкинский – Грузинской ССР и Пригородный – Северо-Осетинской АССР. Это встретило резкое возражение представителей чеченцев и ингушей, в том числе председателя Оргкомитета по ЧИАССР М.Гайрбекова и его заместителя Д.Мальсагова.

На этом же заседании первый секретарь дагестанского обкома КПСС и секретарь ЦК Компартии Грузии поддержали предложения чеченских и ингушских представителей и заявили, что присоединение данных районов к их республикам было бы нецелесообразным. Первый секретарь Северо-Осетинского обкома КПСС Б.Агкацев высказался за то, чтобы оставить Пригородный район в составе Северо-Осетинской АССР, аргументируя это тем, что Пригородный район наиболее густонаселенный в СОАССР – 33 тыс. жителей, из которых 23,5 тыс – осетины; что в районе имеются всего 4 колхоза и 1 МТС и, таким образом, невозможно будет ни размещение, ни трудоустройство прибывающих в район инугшей. М.Гайрбеков и остальные представители чеченцев и ингушей в свою очередь приняли и подписали протест против окончательной передачи Пригородного района СОАССР.

На этом же заседании было решено передать притеречные районы (Наурский, Шелковской и Надтеречный) из состава Ставропольского края в связи с перенаселенностью территории будущей ЧИАССР. Передача притеречных районов мотивировалась также тем, что в них имеется достаточное количество колхозов и совхозов, могущих обеспечить рабочие места переселенцам.

Оргкомитету по ЧИАССР было поручено разработать и внести в ЦК предложения о предполагаемых территориальных границах ЧИАССР[100]. При этом переселение занимавших с 1944 г. территорию Чечено-Ингушетии русских, осетин, дагестанцев и представителей других национальностей обратно на места их прежнего проживания не планировалось.

Таким образом, перенаселение Чечено-Ингушской АССР являлось следствием не только депортации, но и новой политики центра.

Задача планового возвращения, размещения и трудоустройства бывших спецпереселенцев в Чечено-Ингушетии была возложена на Оргкомитет по Чечено-Ингушской АССР[101] (далее – Оргкомитет), возглавляемый Председателем Совета Министров ЧИАССР М.Гайрбековым. Создание Оргкомитета было также утверждено Указом Президиума ВС ССР «О восстановлении Чечено-Ингушской АССР в составе РСФСР».

Основной задачей партийных и советских органов ЧИАССР, а также Оргкомитета было «осуществление мер по реабилитации чеченского и ингушского народов, исправление допущенной в отношении их несправедливости»[102].

Оргкомитетом и Чечено-Ингушским обкомом КПСС были разработаны порядок и сроки очередности возвращения чеченцев и ингушей на места прежнего проживания, планы их трудового и бытового устройства.

Переселение было намечено не ранее весны 1957 г., в целях недопущения осложнений с трудоустройством и расселением. Партийным и советским органам Казахской и Киргизской ССР было поручено провести работу по закреплению чеченцев и ингушей на предприятиях, в колхозах и совхозах Казахстана и Киргизии, дабы не вызвать единовременного массового переселения[103].

Несмотря на эти меры, возвращение чеченцев и ингушей на Кавказ происходило не по графику, ломало все планы, как по срокам переселения, так и по численности. Уже к декабрю 1956 г. самовольно переселилось около 11 тыс. чел.[104] При этом прибытие незапланированно большого числа чеченцев и ингушей было следствием и объективных причин. В связи с объявлением о возвращении почти все чеченцы и ингуши были уволены с работы[105], распродали свое имущество и дома.

Согласно материалам Госплана Чечено-Ингушской АССР, в Казахской и Киргизской ССР к весне 1957 г. проживало 415 тыс. чеченцев и ингушей. В Узбекской ССР насчитывалось 155 тыс. чеченцев и ингушей. Их было необходимо расселить на территории, где уже проживало 540 тыс. чел.

К апрелю 1957 г. в ЧИАССР прибыло 20 тыс. чел., и до конца года планировалось прибытие еще 80 тысяч[106]. Однако вместо 100 тысяч человек по плану, к началу 1958 г. в ЧИАССР прибыло 201 746 человек[107].

Вместо плана на 1957 г., по которому предусматривалось переселение всего 17 тыс. семей, в республику приехало 57 тыс. семей[108]. Требовалось значительное напряжение сил и ресурсов для их размещения и трудоустройства, а также для предупреждения возможных конфликтов.

Несмотря на усилия органов власти, возвращение чеченцев и ингушей шло явно не в соответствии с планами. Около 100 тыс. человек оказались без жилья вследствие закрытия для проживания Галанчожского, Чеберлоевского, Шаройского и большей части Итум-Калинского и Шатойского районов[109].

К 1961 г. в ЧИАССР прибыло 356 тыс. чеченцев и 76 тыс. ингушей, в ДАССР – 28 тыс. чеченцев, в СОАССР – 8 тыс. ингушей. Из 118 тысяч трудоспособных было официально трудоустроено 112 223 чел.[110]

Поселенные в Назрановском и Сунженском районах грузины и осетины в течение 1957 – 1958 гг. постепенно освободили ингушские дома. В чеченских районах республики, где в сельской местности проживали в основном русские, проблема жилья решалась гораздо медленнее.

Перенаселение, проблемы с жильем и трудоустройством стали основными причинами конфликтных ситуаций в ЧИАССР вплоть до середины 1970-х гг.

 

3. Экономические мероприятия союзного центра по восстановлению ЧИАССР

 

Одной из задач Оргкомитета по ЧИАССР была организация выдачи беспроцентных ссуд на жилье и обзаведение хозяйством, которые полагались чеченцам и ингушам, их размещение (строительство и восстановление жилья) и трудоустройство.

12 апреля 1957 г. было принято постановление Совета Министров РСФСР «О предоставлении льгот и оказании помощи колхозникам, возвращающимся в ЧИАССР». Согласно этому постановлению, чеченцам и ингушам должны были быть предоставлены кредиты: на строительство домов и хозяйственных построек – в размере до 10 тыс. рублей на семью с погашением в течение 10 лет; на ремонт домов – в размере 3 тыс. рублей на семью; на приобретение скота особо нуждающимся семьям – в размере 1500 рублей.

Кроме того, возвращающиеся колхозники должны были быть освобождены в год возвращения от уплаты сельхозналога, а колхозы, принявшие их в свой состав – от уплаты подоходного налога. Все кредиты и льготы представлялись только тем, кто возвращался в ЧИАССР в организованном порядке, по планам, утвержденным Оргкомиетом[111].

В 1957 г. на эти нужды из резерва Сельхозбанка РСФСР был выделен кредит на 63 миллиона рублей Оргкомитету по ЧИАССР[112], по другим данным – 70 миллионов рублей[113].

Банк также оказывал «единовременную помощь особо нуждающимся семьям в размере, не превышающем 500 рублей», на что из резервного фонда Совета Министров РСФСР планировалось выделить 2,8 миллиона рублей Оргкомитету по ЧИАССР[114].

Выдача беспроцентных денежных ссуд Оргкомитетом и местными органами власти Чечено-Ингушетии была фактически провалена. По данным опросов информаторов, ссуду на строительство и хозяйство в 1957 – 1958 гг. получили около 5% опрошенных, причем тем, кто ее получил, пришлось свои законные деньги либо «выбивать», либо получать не совсем законными путями.

Чеченцам и ингушам, имевшим высшее или среднее образование, работавшим в сфере управления[115], промышленности, распределения и торговли, а также жителям городов было легче получить ссуду, нежели колхозникам или работавшим вне колхозов и совхозов[116]. Некоторые чеченцы и ингуши до сегодняшнего дня не знали о том, что в 1957 г. государством им должны были быть предоставлены ссуды[117].

Особый случай представляет собой выплата ссуды тем ингушам, которые в 1959 г. подписались под воззванием к соплеменникам не поселяться в Пригородном районе СОАССР, некоторым из которых было выдано по 7 тысяч рублей[118].

Незначительной части чеченцев и ингушей ссуда была выдана в неполном объеме – 10 тысяч рублей на постройку дома (исключая 3 тысячи на обзаведение хозяйством)[119].

Некоторые построили дома и обзавелись хозяйством на деньги, вырученные от продажи имущества в Казахстане[120]. Далеко не все чеченцы и ингуши вернулись из Казахстана с большими суммами денег, дорогими вещами. Основная масса бывших спецпоселенцев имела только самое необходимое, а на вырученные от продажи имущества в Казахстане деньги могла купить очень немногое – одну корову, стройматериалы, начать строительство дома[121].

Кроме того, по распоряжению Оргкомитета выдача ссуд полагалась только тем семьям, в которых все трудоспособные их члены вышли на работу[122].

На 20 января 1958 г. вместо 23 503 семей в Чечено-Ингушскую АССР прибыло 52 037 семей. Из них трудоустроено было 58 959 человек (в промышленности – 4 043, в колхозах – 21 567, в совхозах – 18 433). Количество человек в семье в данном случае в документе не оговаривается!!! В некоторых семьях было по 20 человек!!![123] Нетрудоустроенными остались 11 427 семей[124].

Таким образом, если из трудоустроенных 40 610 семей всего работало 58 959 человек, то получается, что в каждой такой семье в среднем работало по одному человеку, остальные были иждивенцами или были заняты в подсобном хозяйстве.

По данным опросам информаторов, все чеченцы и ингуши, работали, включая детей от 10 лет и многодетных женщин, имевших грудных детей[125]. Дети 7–8 лет оставались дома в качестве нянек для младших. Таким образом, если фактически работали все чеченцы и ингуши, а формально – 1–2 человека на семью, то ссуда такой семье не выдавалась, так как в ней не все трудоспособные члены считались трудоустроенными. Многие информаторы считают, что деньги, предназначенные на ссуды, разворовывались на районном и республиканском уровнях[126], а некоторые чеченцы и ингуши в сельских районах вообще не были проинформированы о выделении ссуд.

Невыдача беспроцентной ссуды на строительство и обзаведение хозяйством большинству прибывающих в ЧИАССР чеченцев и ингушей в 1957 г. самым негативным образом сказалась на социальной и межнациональной обстановке в республике. Чеченцы и ингуши, не получившие ссуды, были вынуждены чаще прибегать к конфликтам и насилию с целью получить обратно свой собственный дом, бедствовали, не имели возможности полноценно работать, и, тем более, учиться, чаще становились рабочими отходнических промыслов.

Размещение прибывающего чеченского и ингушского населения было наиболее трудной задачей. Планы размещения предусматривали строительство индивидуального жилья, выделение и переделку под жилье нежилых помещений, подселение чеченцев и ингушей в дома к проживающим в них русским, осетинам и др.

По планам строительства индивидуального жилья разрабатывались типовые проекты жилых домов, из прибывающих чеченцев и ингушей в колхозах и совхозах создавались прямо на месте строительные бригады, выделялись земельные участки под индивидуальные дома.

Распоряжением Оргкомитета категорически было запрещено самовольное поселение прибывающих на хуторах, «вдали от тех мест, которые утверждены соответствующими органами»[127]. Кроме того, вышло постановление Оргкомитета о запрещении самовольного строительства в сельской местности, которое, разумеется, не выполнялось[128]. В 1957 г. в сельских районах Чечено-Ингушетии было запланировано построить 15 тысяч домов[129].

Оргкомитетом было дано распоряжение Управлению промышленности строительных материалов, Управлению топливной промышленности, Респотребсоюзу и Управлению местной промышленности наладить производство кирпича, черепицы, извести, самана, стекла, шифера и развернуть работу по заготовке местных стройматериалов (дерева).

Под жилую площадь переделывались нежилые помещения, принадлежащие учреждениям, организациям и предприятиям. Эта мера применялась в городах, главным образом в г. Грозном. Решением бюро Грозненского горкома КПСС от 9 января 1957 г. «Об использовании излишков площади коммунального фонда для обеспечения остронуждающихся в жилье граждан» 4 тыс. квадратных метров площади было высвобождено, из них 3,5 кв. м. переделано под жилую площадь[130].

Подселение широко практиковалось и в сельских районах, и в городах, так как темпы жилищного строительства в Чечено-Ингушетии в 1957 – 1958 гг. оставались крайне низкими. Управление совхозов Чечено-Ингушетии не оказывало помощь прибывающим, в колхозах не выделялись земельные участки и не создавались строительные бригады.

Производство и заготовка стройматериалов отставала от плана. Так на 21 июня 1957 г. из запланированных 3 млн. штук кирпича было изготовлено 25 тыс. штук; из 15 млн. штук самана – 2 миллиона 700 тыс. штук; из запланированных 5 тонн извести не было произведено ни одной, из 15 тыс. кубометров древесины – произведено 5 тыс. 324 кубометра[131].

На союзном уровне порядок восстановления ЧИАССР был продуман, внимание уделялось не только юридической стороне вопроса, но и тому, как будет проходить вхождение Чечено-Ингушетии в состав РСФСР, и главным образом, восстановлению экономической ниши для коренного населения. Исключение составлял отказ союзного центра освободить Чечено-Ингушетию от русского населения, не проживавшего там до 1944 г.

Однако на месте все шло гораздо сложнее. На VП пленуме Чечено-Ингушского обкома КПСС было признано, что восстановление хозяйства и передача его в руки коренного населения идет чрезвычайно трудно. Бюро обкома и Оргкомитет отметили, что их постановление от 28 марта 1957 г. не выполняется, чеченцы и ингуши не привлекаются к строительству, часть из них, получив ссуду, строительства не начинает.

Из прибывших в республику к лету 1957 г. чеченских и ингушских семей только пятая часть была обеспечена жильем, а остальные размещены на подселении, в общественных зданиях или неприспособленных для жилья помещениях. В последнюю категорию входили и те, кто строил землянки или жил на улице. Хуже всего шло строительство жилья в Веденском, Урус-Мартановском, Курчалоевском, Саясановском, Ножай-Юртовском и Каргалинском районах. Так, в Урус-Мартановском районе из намечаемых 3 тысяч домов не было построено ни одного, а в процессе строительства было 999, а в Каргалинском из плановых 450 было построено только 14 домов. (См. Приложение. Строительство. Сводка о ходе строительства домов в сельской местности). При этом количество запланированных к постройке домов по районам пропорционально количеству разрушенных домов в этих районах, что совпадает со свидетельствами информаторов (если не считать разрушенных и закрытых горных районов).

Наибольшее количество домов подлежало восстановлению в Шалинском, Ачхой-Мартановском и Урус-Мартановском районах. Всего на территории бывшей Грозненской области было разрушено около 75% домов. Большое количество домов было также разрушено в районах, находившихся с 1944 по 1957 гг. на территории ДАССР (села Ахчинку-Борзой, Энгень-Юрт, Шихай-Юрт)[132] и в Гудермесском районе (в с. Истусу осталось всего 4 дома)[133].

Проблема перенаселения осложнялась тем, что большинство чеченцев и ингушей непременно хотели возвратиться в свои собственные дома. Это порождало не только экономические, но и психологические трудности, во многих случаях приводя к конфликтам. Несмотря на строгий запрет, из-за недостатка жилья многие чеченские и ингушские семьи строились сами, жили в землянках (попытки строить «не получив стройматериалов»)[134], просто на улице, на деревьях[135].

Большинство, тем не менее, пытались вернуть свои собственные дома. Властями это квалифицировалось как «хулиганство», и попытки «отдельных лиц» претендовать на свои дома расценивались как создание «нездоровых отношений», с теми, кто в этих домах проживал[136]. На этой почве возникали многочисленные локальные конфликты, чрезвычайно осложнявшие и без того напряженную обстановку.

В основном, восстановление жилого фонда задерживалось не из-за саботажа, а из-за плохой работы строительных и смежных организаций. Положение осложнялось тем, что в районах не было создано какого-либо подобия филиалов Оргкомитета, а все заботы по размещению и трудоустройству чеченцев и ингушей возлагались на партийные организации районов и населенных пунктов, которые не всегда справлялись с работой.

Таким образом для чеченцев и ингушей, не получивших вовремя приемлемого жилья, были возможны варианты: конфликт из-за дома (иногда кончавшийся кровопролитием)[137], строительство землянки или проживания в неприспособленном помещении (что чрезвычайно осложняло процесс социальной адаптации, способствовало частым заболеваниям и высокой детской смертности) или отъезд в другой район (где их ждали те же трудности).

Для вайнахов самым важным было не только возвращение на землю предков, но и в родной дом, поэтому конфликты были столь частыми. Для чеченцев были более характерно проживание на подселении с русскими, с грузинами, осетинами, аварцами, лакцами, что для ингушей с осетинами было к тому времени уже совершенно невозможно.

Все эти варианты не вели к нормальной жилищной реабилитации, как и нелегальное поселение на прежних местах («самозахват»), хотя он также широко использовался.

Наиболее благополучно обстояло дело в Назрановском районе; почти все опрошенные жители сел этого района возвратились на прежнее место жительства. Там же в основном поселились выходцы из Пригородного района, не сумевшие возвратиться в свои дома[138].

Трудоустройство чеченцев и ингушей в восстановленной ЧИАССР также осложнялось прежде всего перенаселенностью.

В целях трудоустройства прибывающего чеченского и ингушского населения, создания квалифицированных рабочих кадров и инженерно-технических работников из числа чеченцев и ингушей правительством РСФСР были разработаны мероприятия по хозяйственному и культурно-бытовому строительству в ЧИАССР на 1958 – 1960 гг.[139]

В целях трудоустройства чеченцев и ингушей Оргкомитет планировал до 1960 г. открыть известковый и 3 кирпично-черепичных завода, фабрику головных уборов, коврово-трикотажный и шелкомотальный цеха, а Совнархоз ЧИАССР – инструментальный, сахарный, алебастровый, цементный и 14 винодельческих заводов[140]. Все эти заводы и фабрики являлись предприятиями местной промышленности и не способствовали полноценному вовлечению коренного населения в экономику республики, то есть вхождению чеченцев и ингушей в сферы промышленности, управления и культуры.

Оргкомитетом также были организованы агрозоотехнические курсы для чеченцев и ингушей, подготавливавшие животноводов, овощеводов, полеводов. Большинство коренного населения в 1957 – 1960 гг. трудилось именно по этим сельскохозяйственным специальностям. Звенья и бригады в колхозах и совхозах по специальностям полеводов, животноводов и овощеводов создавались по национальному признаку – чеченские, ингушские, кумыкские, аварские[141]. Несмотря на то, что при подобном разделении работать было легче, этими мерами искусственно задерживалась интеграция чеченцев и ингушей в экономику ЧИАССР и процессы сближения с некоренным населением республики.

Основная масса рабочих мест для чеченцев и ингушей была предусмотрена в сфере сельского хозяйства (в колхозах, совхозах, МТС, промышленного типа садах и виноградниках).

К лету 1957 г. из 120 тысяч прибывших чеченцев и ингушей только 1 500 человек работало в промышленности, остальные – в сельском хозяйстве[142].

К началу 1958 г. в промышленности уже работало более 4 тысяч чеченцев и ингушей (из почти 59 тысяч трудоустроенных)[143]. Значительная часть чеченцев и ингушей в Курчалоевском, Шалинском, Саясановском, Ачхой-Мартановском и Веденском районах официально не работала. Такая же ситуация с трудоустройством коренного населения была в г. Грозном. Подобное положение сложилось как из-за перенаселенности данных районов и г. Грозного, так и из-за нежелания руководства колхозов и совхозов принимать на работу переселенцев[144].

Высокий уровень безработицы среди коренного населения сохранялся в течение первых лет восстановления. Оргкомитет, не закончив подготовку к приему новых семей, вызывал их из Казахстана, срывая с мест, не обеспечив жильем и работой. Из-за этого, а также из-за прибытия в «неорганизованном порядке», в республику постоянно прибывало в 2-3 раза больше народа, чем планировалось. В результате в одних районах образовывался избыток рабочих рук, в других – недостаток. С целью решения этой проблемы разрабатывалась практика специализации отраслей сельского хозяйства Чечено-Ингушетии по зонам[145] и принудительное поселение и трудоустройство чеченцев и ингушей в притеречных районах ЧИАССР.

В соответствии с законом «О дальнейшем совершенствовании организации управления промышленностью и строительством», принятым 10 мая 1957 г. VП сессией Верховного Совета СССР, было создано 105 экономических административных районов, в том числе и Чечено-Ингушский.

Осуществление «трудоустройства коренного населения и создания квалифицированных кадров рабочих и инженерно-технических работников из числа чеченцев и ингушей», согласно плану мероприятий правительства РСФСР по хозяйственному и культурно-бытовому строительству в ЧИАССР на 1958 – 1960 гг., было возложено на Совнархоз Чечено-Ингушетии[146].

В составе Совнархоза были открыты 9 отделов и 5 отраслевых направлений: нефтедобычи и газовой промышленности, нефтеперерабатывающей промышленности, пищевой промышленности, строительства и производства стройматериалов, материально-технического снабжения и сбыта[147].

В распоряжении Совнархоза оказались предприятия союзного, союзно-республиканского и республиканского подчинения (объединения «Грознефть» и «Грознефтегаз», центральный ремонтно-механический завод, автотрактороремонтный, топливного машиностроения, консервный, винно-коньячный и ацетоновый заводы – союзного подчинения)[148], а также заводы «Красный молот», Электромеханический и ТЭЦ – всего 154 предприятия.

При Совнархозе был создан Технико-Экономический Совет[149], общая численность аппарата которого составляла 150 человек[150]. Развертывание жилищного и культурно-бытового строительства для коренного населения объявлялось основной задачей Совнархоза ЧИАССР, на что в 1956 – 1957 гг. в распоряжение Совнархоза было отпущено 300,7 миллионов рублей[151].

Позитивная роль Совнархоза состояла в создании новых рабочих мест. Распоряжением Совнархоза промышленные предприятия Грозного были закреплены за подшефными колхозами и совхозами с целью оказания помощи чеченцам и ингушам. Совнархозом было выделено 393 участка для индивидуального жилищного строительства, улучшены условия труда в колхозах и совхозах и техническое снабжение переселенцев за счет укрупнения управленческих структур и частичной ликвидации межведомственных проволочек[152].

Однако избыточным массам трудоспособного коренного населения Чечено-Ингушетии было необходимо обеспечить занятость в сельском хозяйстве, в требующих большого количества рабочей силы процессах. Эта проблема решалась развитием отраслей виноградарства, свекловодства и табаководства, что было частью плана изменения структуры сельского хозяйства ЧИАССР на 1958 – 1960 гг.

Еще в 1956 г. 5 284 гектара было отведено под виноградники, специально к прибытию чеченцев и ингушей[153]. Виноградарство помогало занять большую массу рабочих рук, однако его внедрение на территории ЧИАССР продвигалось с трудом. Недостаточность капиталовложений (на защиту от насекомых, удобрения, огораживание плантаций) привела к тому, что расценка оплаты труда виноградарей не была четко установлена, а нормы были слишком высокими. Организация труда в виноградарских совхозах, требующая обязательного присутствия специалистов, также была недостаточной, специалистов не хватало. Большинство виноградарских совхозов в 1957-1958 гг. бездействовало[154]. На протяжении 1970-х – 1980-х годов виноградарские совхозы хирели, на них не было рабочей силы, удобрений. В 1984 г. в республике было собрано 92,3 тыс. тонн ягод, а в 1989 – 52 тысячи тонн. Двойное снижение сбора за 5 лет было характерно и для предшествующих 10 лет. Выполнение плана по сбору винограда снижалось сначала до 70%, в 1985 г. до 47,5 % и, в конце концов, до 5% в 1990 г.[155]

Политические решения союзного центра о восстановлении автономии чеченцев и ингушей, о создании Чечено-Ингушской АССР восстанавливали конституционное право чеченского и ингушского народов на создание собственной национально-территориальной единицы. Снятие чеченцев и ингушей с учета спецпоселения возвращало им все необходимые гражданские права и равенство с другими народами СССР. Восстановление Чечено-Ингушской АССР в ее прежних границах возвращало чеченцам и ингушам их земли, за исключением Пригородного района, части Малгобекского и Пседахского районов, отошедших Северо-Осетинской АССР и передачи ЧИАССР Шелковского, Наурского и Каргалинского районов из состава Ставропольского края, что диктовалось политическими и экономическими соображениями.

Организация работы по восстановлению ЧИАССР, переселению, размещению и трудоустройству чеченцев и ингушей велась силами союзного центра, а также местных партийных, советских и специально созданных органов по восстановлению ЧИАССР.

Задачами Оргкомитета по ЧИАССР и Совнархоза ЧИАССР были скорейшее восстановление нормальной экономической, политической и культурной жизнедеятельности коренного населения во вновь образованной республике.

В связи с перенаселенностью республики, нарушением организации переселения, неудовлетворительной работой местных органов управления промышленностью, а также саботажем отдельных представителей руководства организаций, учреждений и предприятий ЧИАССР, колхозов и совхозов, размещение и трудоустройство коренного населения протекало с большими трудностями.

Большинству чеченцев и ингушей не была выдана положенная по закону ссуда на обзаведение хозяйством, государственное строительство жилья затянулось до середины 1970-х гг., ощущался недостаток рабочих мест, что способствовало вынужденному развитию частного предпринимательства чеченцев и ингушей в сельском хозяйстве и развитию сезонного отходничества.

Перенаселение, закрытие для проживания горных районов ЧИАССР и принудительное поселение чеченцев и ингушей в притеречных районах республики в экономических и политических целях, а также территориальная проблема Пригородного района создали предпосылки для дальнейшего увеличения безработицы, создания социальной и межнациональной, а впоследствии и политической напряженности в Чечено-Ингушской АССР.

 

4. Политика союзного центра в области культурной реабилитации вайнахов

 

После восстановления ЧИАССР в 1957 г. работа по восстановлению национальной культуры, образования, воспитания национальных кадров была возложена на Управление культуры Оргкомитета по ЧИАССР.

В 1957 г. из 64 625 тыс. рублей, вложенных в хозяйства Оргкомитета, отдел народного образования получил 19 825 рублей. Дополнительно 10,5 млн.руб. было отпущено на строительство школ и детских учреждений.

 Сверх плана, по которому в Чечено-Ингушетии в 1957 г. было намечено построить 9 школ, в связи с прибытием чеченского и ингушского населения Оргкомитетом было дополнительно запланировано построить 14 школ и 3 детских сада., открыть с 1 сентября 1957 г. при Грозненском педагогическом училище отделение по подготовке учителей для начальных чечено-ингушских школ, обеспечить на 1957/58 учебный год издание учебников на чеченском и ингушском языках[156]. Учебник истории в 1959 г. был издан в количестве 12 000 экземпляров на чеченском языке и 5000 – на ингушском[157].

Весной 1957 г. было начато строительство драматического театра и создание национального ансамбля песни и танца в г. Грозном[158]. Государственный Чечено-Ингушский ансамбль песни и пляски был создан в июне 1957 г., в него было отобрано 55 человек[159].

Местные советы также организовывали строительство школ по инициативе колхозов и совхозов и предприятий. В годы восьмой пятилетки ежегодно строились новые школьные помещения на 9-10 тыс. ученических мест, а восьмилетние школы повсеместно преобразовывались в десятилетние[160].

На 1957 г. было также намечено создание лекторских групп для чеченцев и ингушей в большинстве населенных пунктов[161], организация двухмесячных курсов при Чечено-Ингушском Институте по усовершенствованию учителей по подготовке учителей для чеченских и ингушских школ на 260 мест[162].

К лету 1957 г. начал работу Чечено-Ингушский Научно-Исследовательский Институт истории, языка и литературы, началось строительство телецентра в Грозном, вышли первые номера газет на чеченском и ингушском языках[163].

Грозненское дошкольное педагогическое училище было преобразовано в Чечено-Ингушское педагогическое училище со школьным отделением. При Грозненском Педагогическом Институте открылись факультеты чеченского (на 75 человек), ингушского (на 50 человек) языка и литературы для подготовки учителей семилетних школ.

В каждом районе были созданы курсы переподготовки учителей, началось издание учебников на чеченском и ингушском языках для 1 – 4 классов[164]. В Грозненское Педагогическое училище было принято дополнительно 150 человек чеченцев и ингушей с 7-10 летним образованием. В Грозненский нефтяной институт в 1957 г. было принято 84 человека из числа чеченцев и ингушей. 30 человек чеченцев и ингушей были приняты вне конкурса в Грозненское медицинское училище и 10 детей сирот – в педагогическое училище с полным государственным обеспечением[165].

Постановлением Оргкомитета в ноябре 1957 г. «О мероприятиях по подготовке национальных кадров специалистов сельского хозяйства» было решено обратиться в Совет Министров РСФСР с просьбой разрешить в 1958 г. внеконкурсный прием чеченцев и ингушей в сельскохозяйственные ВУЗы (Ставропольский, Краснодарский и Дагестанский сельхозинституты) по 20 человек в каждый, на факультеты виноградарства и виноделия[166].

В начале 1958 г. в Ленинградский театральный институт им. Островского было отправлено 19 человек чеченцев и ингушей, а в Тбилиси была создана хореографическая чечено-ингушская студия на 25 человек. Более 400 чеченцев и ингушей на начало 1958 г. обучалось в драматических и хореографических студиях республики[167].

В апреле 1958 г. А.И.Яковлев подписал постановление бюро обкома КПСС и Оргкомитета по ЧИАССР «Об открытии республиканской специальной школы-интерната для девушек чеченской и ингушской национальности» с педагогическим уклоном на 210 мест на 1958/59 учебный год в г. Грозном[168]. Интернаты для чеченских и ингушских детей были организованы с 1 сентября 1959 г. также при Грозненском музыкальном училище и Ростовской культпросвет школе на 20 мест в каждом[169].

При подобных цифрах подготовки педагогов, педагогические кадры были дефицитны в ЧИАССР на протяжении всего исследуемого периода, а не только в первые годы.

18 февраля 1960 г. было принято постановление бюро Чечено-Ингушского обкома КПСС и Совета Министров ЧИАССР «О мерах по улучшению подготовки педагогических и медицинских кадров и закреплению их на работе в республике»[170].

Одной из причин низкой обеспеченности медицины и педагогики ЧИАССР профессионально подготовленными кадрами являлась их высокая текучесть, которая, в свою очередь, была обусловлена плохими материально-бытовыми условиями работы учителей и медицинских работников – низкой заработной платой, плохим снабжением продуктами питания (развозная торговля менее двух раз в неделю доставляла в школы и детские учреждения продовольствие)[171].

В связи с подобным положением, перед руководством республики стояла задача воспроизводства собственных педагогических и медицинских кадров. В 1960 г. было создано 4 женских школы-интерната на 450 человек, 57 классов для «переростков» на 775 человек и начато строительство общежитий при Веденской, Урус-Мартановской и Назрановской школах-интернатах с педагогическим уклоном по 300 мест в каждой[172].

Количество учителей в средних школах оставалось низким, в том числе и учителей некоренной национальности. На 1 сентября 1961 г. вместо 402 в республику были направлены только 297 преподавателей (при официальном плане – 519 чел.) и 236 учителей начальных классов (при плане – 745 чел.) Фактически из них приступило к работе только 258 человек, при этом из педагогических учебных заведений Чечено-Ингушетии их было 105, в то время как, например, Курское педагогическое училище смогло прислать только 7 учителей[173].

Для усиленного производства местных педагогических кадров в 1961 г. Чечено-Ингушское педагогическое училище открыло заочное отделение для учителей, не имеющих среднего специального образования – 129 заочников и 500 очников, при плане – 600.

Прием в Чечено-Ингушский Государственный Педагогический Институт для граждан коренной национальности был увеличен до 500 человек, однако в Краснодарский и Северо-Осетинский педагогический институты поступили всего 23 чеченца и 19 ингушей, при плане, соответственно, 60 и 40. План по внеконкурсным местам также не был выполнен.

На заочное отделение Чечено-Ингушского Педагогического института было также направлено 358 работающих учителей, а при трех школах-интернатах для девушек коренной национальности были созданы девятый и одиннадцатый классы с педагогическим уклоном[174].

В 1961 г. в школы Чечено-Ингушетии было направлено 156 выпускников Чечено-Ингушского Государственного Педагогического Института, 102 выпускника педагогического училища, 362 учителя начальных классов, с 10, 6, и 4-х месячных курсов, созданных в начале 1961 г. (по 300 человек на каждом), а также учителей начальных классов на базе среднего образования, т.е. просто выпускников средних школ. Только благодаря этим «вливаниям» в школах ЧИАССР мог начаться учебный год[175].

На первый курс Педагогического Института в 1961 г. было принято согласно плану 500 человек, и в педагогическое училище – 600. На заочном отделении учились 1 576 учителей без отрыва от производства, а в педагогическом училище – 473 учителя[176].

Также с ноября 1961 г. при школах республики было организовано 12 годичных педагогических классов по подготовке учителей начальных классов и школ (всего 360 чел.).

При Урус-Мартановской, Шалинской, Наурской, Гудермесской, Назрановской, Шелковской, Малгобекской и Орджоникидзевской средних школах было организовано по 1 педагогическому классу на 30 человек каждый, и при Грозненской школе № 22 – 4 класса на 120 человек каждый. Впоследствии в Государственный Педагогический Институт выпускников этих классов принимали также на внеконкурсной основе.

Из-за низкого уровня среднего образования в ЧИАССР, внеконкурсное поступление чеченцев и ингушей в ВУЗы страны и республики было одним из способов увеличить число собственных специалистов с высшим образованием.

В последующие годы, в связи с общим оттоком русского населения из республики, приток педагогических кадров из других районов РСФСР также сократился. За 1976-1980 годы в школы Чечено-Ингушетии было направлено из других районов страны всего 299 выпускников педагогических институтов и училищ (за пятилетку!).

Из Арзамаса. Пскова, Владимира и Карачаево-Черкесской АО было направлено по 1 человеку, из Горького – 2, из Армавира – 3, из Белгорода – 5, из Ленинграда – 6, из Волгограда – 7, из Махачкалы – 10, из Таганрога – 15, из Москвы – 18, из Астрахани – 22, из Воронежа – 24, из Ростова-на-Дону – 27, из Пятигорска – 42, из Орджоникидзе – 49 и из Краснодара – 53 человека[177]. Краснодар и Ростов-на-Дону в течение всего исследуемого периода оставались основной «кузницей» педагогических и научных кадров для Чечено-Ингушетии.

В 1974 году в Чечено-Ингушском Государственном Университете им. Л.Н.Толстого на педагогических специальностях обучалось всего 2 600 очников – из них 1 140 русских, 883 чеченца и 246 ингушей, что в результате составило почти по 50% русских и студентов коренных национальностей против 43% русских и 19,7% студентов коренных национальностей, обучавшихся по педагогическим специальностям в 1967 г.[178]

Низкий образовательный уровень чеченцев и ингушей с 1957 по 1990 гг. был обусловлен не только недостаточностью базового среднего образования к моменту возвращения из Казахстана как последствия депортации, но и хаотичной подготовкой педагогических кадров в республике, при которой многочисленные курсы с чрезвычайно кратким периодом обучения – от года до 4 месяцев, подменяли собой систематическое педагогическое образование на базе педагогических училищ и институтов.

Медицинское образование и обслуживание в ЧИАССР в 1957 – 1990 гг. также отличалось недостатком подготовленных кадров и учебных заведений. В 1960 г. филиалы Грозненского медицинского училища были открыты в г. Малгобеке – отделение на 60 человек, в Назрани – на 60 человек, в г. Гудермес – на 30 человек. В других районах республики были открыты всего 2 группы по подготовке среднего медперсонала на базе лечебных учреждений. Урус-Мартановскую школу-интернат для учащихся коренных национальностей специализировали как школу для среднего медперсонала[179].

В 1961 г. в связи с недостатком врачей и среднего медперсонала и «невозможностью восполнения его на месте», Совет Министров СССР обязал Министерство здравоохранения СССР в течение 5 лет направлять в ЧИАССР ежегодно не менее 200 врачей, и в течение 3 лет – по 300 человек средних медработников, а также разрешил внеконкурсный прием в медицинские институты страны ежегодно по 100 человек чеченцев и ингушей, в том числе по 20 человек – в Москве и Ленинграде[180]. Однако на практике эти квоты не заполнялись чеченскими и ингушскими студентами даже на четверть[181].

Если для педагогической работы могли подойти выпускники средних школ, и подготовить их было легче, то для медицинского образования требовалась соответствующая материально-техническая база и квалифицированные преподаватели. В результате до 1980-х гг. медицинское образование в ЧИАССР средний медперсонал получал на базе больниц и поликлиник, а не в специализированных учебных заведениях.

Подобное состояние медицинского образования было одной из причин низкого уровня медицинского обслуживания коренного населения ЧИАССР, следствием чего являлась высокая смертность, особенно женская и детская.

В 1960 г. в ЧИАССР на базах (т.е. в больницах) прошли первичную специализацию всего 13 врачей и 22 врача приобрели вторую специализацию. В таких условиях важнейшей задачей было направление в республику врачей из других регионов страны. Медицинскими кадрами Чечено-Ингушетию снабжал в основном Северо-Осетинский Государственный медицинский институт[182].

Более интенсивно, чем подготовка врачей и учителей, в ЧИАССР велась просветительская, агитационная и культурно-массовая работа. За 1958 г. в республике было прочитано 13 233 лекции, за 1959 – 16 711 лекций. В 1960 году было прочитано 25 415 лекций на общественно-политические темы.

Для женщин коренной национальности в 1960 г. было создано 300 кружков политграмоты на 5 тысяч человек[183].

Принудительный характер лекций, чрезмерная идеологизированность, антирелигиозная и внешнеполитическая тематика, оторванность от реальной жизни чеченцев и ингушей наносили скорее вред просвещению – среди населения росло недоверие к властям, склонность игнорировать идейно-политическую работу, а пропаганда научных знаний не имела смысла в условиях крайне низкой грамотности большинства чеченского и ингушского населения. В условиях недостатка жилья и рабочих мест, межнациональной и социальной напряженности идейно-политическая работа вызывала раздражение и недоверие у большинства населения.

В 1977 г. в республиканском Доме Работников Просвещения было прочитано 144 лекции и доклада, работал атеистический лекторий. В 1976 г. в ЧИАССР, как и по всей стране была введена новая специфическая форма образования (а на деле – агитации) – народные университеты. В 1977 г. в ЧИАССР их было 47, на 134 факультета и 10,5 тысяч слушателей, из которых колхозники составляли всего 849 человек[184].

Клубная работа, агитация и пропаганда, несмотря на свою идеологизированность, в какой-то мере могла препятствовать развитию изоляционистских тенденций в чеченском и ингушском обществе, способствовать культурной и политической ассимиляции вайнахов, однако даже эта работа наименее всего затрагивала коренное население Чечено-Ингушской АССР.

Книгопечатание в ЧИАССР на чеченском и ингушском языках в 1957-1990 гг. по своим масштабам даже не приблизилось к додепортационному уровню. Так, в 1940 г. число книг и брошюр, изданных на чеченском и ингушском языках, составляло 154 наименования общим тиражом 673 тыс. экземпляров. В первые годы реабилитации количество книг на чеченском и ингушском языках после резкого спада (96 наименований тиражом 252 тыс. экземпляров в 1960 г.) колебалось в пределах не более 200 наименований тиражом – не более 250 тыс. экземпляров. В 1970 г. было издано 49 наименований и 155 тыс. экземпляров, в 1980 – 37 и 186 тыс.; в 1986 – 5- и 229 тыс. экземпляров соответственно[185].

Государственными мерами по восстановлению культуры чеченского и ингушского народов было создание образовательной сети для коренного населения и восстановление национальной культуры вайнахов. Несмотря на квотирование для чеченцев и ингушей мест в средне-специальных и высших учебных заведениях ЧИАССР и других регионов страны, воспользоваться этим правом могли очень немногие, главным образом в силу низкого уровня начального и среднего образования, а также необходимости заработков и восстановления жилья.

Недостаточность государственных мер по развитию образования в Чечено-Ингушской АССР привела к дальнейшему обособлению чеченского и ингушского народа в культурной сфере и дальнейшей стагнации его социально-профессиональной структуры.

 

Глава III

Этнополитические процессы в Чечено-Ингушской АССР в 1957 – 1990 гг.

 

Основными задачами данной главы являются рассмотрение  этнополитических процессов в Чечено-Ингушской АССР  в течение 1957-1990 гг.,  взаимодействия государственной политики и влияния ее на этническое развитие вайнахов, включая демографические,  культурные, профессиональные и другие аспекты.

 

1. Этнодемографические процессы.

 

Наиболее важным последствием депортации в области этнодемографических процессов у чеченцев и ингушей было сокращение их численности почти на 50% в период депортации и ссылки (к 1949 г.). Вопреки установившемуся мнению, к моменту возвращения на Северный Кавказ чеченцы и ингуши хотя формально и восстановили додепортационный уровень своей численности, но постоянно в последующие десятилетия не добирали в численности примерно 30% от возможного (если бы не было депортации) уровня,[186] несмотря на высокую рождаемость, которая сохранялась у чеченцев и ингушей во время ссылки и позволяла постоянно увеличивать численность населения, на фоне чудовищной смертности. Так, по данным М.Яндиевой, численность ингушей в 1944 г. составляла 134178 человек,  в 1953 – 83518 человек, а в 1959 – 110000 человек.[187] Увеличение численности, таким образом, приходится уже на постдепортационные годы; в годы ссылки численность ингушей только уменьшалась.

С 1957 по 1972 гг. население Чечено-Ингушской АССР увеличилось в 2,7 раз, в основном, за счет репатриантов из Казахской и Киргизской ССР в первые годы, и за счет естественного прироста в последующие. Так, в 1958 г. естественный прирост населения в ЧИАССР составил 22,8 чел. на 1000 чел., в 1959 – 27,3 чел. в 1961 – 26,1., в 1962 – 23, 7 чел. С 1940 по 1960 гг. естественный прирост населения по СССР составлял соответственно 13,2 чел. и 17,8 чел, а по Чечено-Ингушской АССР – 16,0 чел. в 1940 г. и 26,2 в 1960 г.[188] При этом в 1958 г. естетсвенный прирост населения в ЧИАССР составлял 22,8 чел. на 1000 чел., в 1959 – 27,3. Чел.. в 1961 – 26,1чел. и в 1962 – 23.7 чел.[189]  Наивысшая точка прироста в 1959 г. объясняется тем, что основная масса чеченцев и ингушей уже прибыли из Казахской и Киргизской ССР и успели дать высокий  прирост. После этого поток репатриантов постепенно иссяк.

В дальнейшем, в целом  по СССР наблюдалось резкое снижение естественного прироста населения – до 9,6 чел. в 1970 г. и 9,3 чел. в 1975 г., а по ЧИАССР – до 15,3 и 14,5 чел. соответственно.[190] После 1976 года естественный прирост населения в ЧИАССР оставался выше среднесоюзного в 1,5 раза.[191]

 

Таблица 1.

Численность наиболее крупных бывших депортированных народов

в 1959, 1970, 1979 и 1989 гг. в целом по СССР[192]

Народ	1959 г.	1970 г.	1979 г.	1989 г.
Немцы	1 619 655	1 846 317	1 936 200	2 038 600
Чеченцы	418 756	612 674	755 800	899 000
Корейцы	313 735	357 507	388 900	438 700
Ингуши	105 580	157 605	186 200	237 400
Калмыки	100 603	131 318	146 600	173 800
Карачаевцы	81 403	112 741	131 100	150 300
Балкарцы	42 408	59 501	66 300	85 100

 

Прирост населения путем миграций из других областей СССР в Чечено-Ингушетии сохранялся до начала 1970-х годов. После 1970 г. приток чеченцев и ингушей в ЧИАССР практически прекратился, хотя за пределами ЧИАССР (в РСФСР и СССР) еще проживало более 148 тыс. чеченцев и ингушей. Вместе с тем, с конца 1960-х годов начинается отток как русского, так частично и коренного населения Чечено-Ингушетии.

 В 1968-1969 гг. в республику прибыло 25 546 чел., выбыло – 34 932 чел.[193] В 1970 г. в ЧИАССР прибыло 45 921 чел., выбыло – 55 307 чел.[194] Однако, в число выбывших включались и выезжающие на сезонные заработки из числа чеченцев и ингушей[195].

Общий национальный состав чеченского и ингушского населения в ЧИАССР по переписи 1979 г. составлял 746,1 тыс. чел. – 64% от общего числа населения республики. Чеченцев насчитывалось 611,4 (52,9%), а ингушей 134,7 тыс. чел. (11,7%). Русские составляли 29,1% к общему количеству населения республики – 336,1 тыс. чел. При этом в СССР по переписи 1979 г. чеченцы и ингуши составили 942,0 тыс. чел., а в РСФСР – 878,2 тыс. чел.[196] Таким образом, количество проживающих вне своей республики чеченцев и ингушей к 1979 г. оставалось достаточно высоким – около 200 тысяч человек.

В 1963 г. удельный вес населения Чечено-Ингушской АССР в составе Северного Кавказа составлял 7%. В сравнении, удельный вес населения Дагестанской АССР – 9%, Ставропольского края – 16%, Ростовской области – 27%, Краснодарского края – 31%, Калмыцкой АССР – 2%, Кабардино-Балкарской АССР – 4% и Северо-Осетинской АССР – 4%. Однако, при довольно низком удельном весе, плотность населения в ЧИАССР стояла на втором месте по Северному Кавказу – 48 чел. на 1 кв.км., в то время как в Дагестане она составляла – 24 чел., в Ставропольском крае – 25 чел., Ростовской области – 36 чел., Краснодарском крае – также 48 чел., Калмыцкой АССР – 3 чел., Кабардино-Балкарской АССР - 39 чел., и только в Северо-Осетинской АССР, гораздо меньшей по площади, – 61 чел. на 1 кв.км.[197]  В 1986 г. плотность населения в ЧИАССР уже составляла 63 чел. на 1 кв.км.[198]

Высокая плотность населения  в первые годы после возвращения чеченцев и ингушей из ссылки была обусловлена несколькими причинами. Во-первых, репатрианты в первые годы не имели возможности возвратиться в закрытые высокогорные районы и занимали равнинную и предгорную часть Чечено-Ингушетии, заселенную выходцами из других регионов СССР в 1944 г.; во-вторых, среди коренного населения ЧИАССР сохранялась традиционная многодетность. Средний размер чеченской семьи составлял в 1959 г. 4,4 чел., ингушской – 4,8 чел.[199] Самым высоким средний размер семьи у чеченцев и ингушей остался и в последующие годы.[200]

 

Таблица 2.

Средний размер семьи у некоторых бывших депортированных народов

и у русских в 1970 г.

Народ	1970 г. в целом	Городское население	Сельское население
Чеченцы	5,6 чел.	5,5 чел.	5,6 чел.
Ингуши	5,9 чел.	5,7 чел.	6,0 чел.
Калмыки	4,9 чел.	4,5 чел.	5,1 чел.
Карачаевцы	4,9 чел.	4,3 чел.	5,0 чел.
Балкарцы	4,9 чел.	4,4 чел.	5,1 чел.
Русские	3,4 чел.	3,4 чел.	3,6 чел.

 

Самый меньший средний размер семьи по РСФСР в эти годы был у украинцев и евреев – 3,1 чел. К 1979 г.  средний размер чеченской семьи несколько упал – до 5,2 чел., а ингушской – остался на уровне 6 чел.[201]

Подобные процессы стали доминирующими в демографической ситуации среди коренного населения ЧИАССР в 1957-1990 гг. Последствия депортации, и частично – события 1973 и 1981 гг. способствовали укреплению и развитию тенденции консервации жесткого семейного уклада и многодетности. В 1957 г. медалями «Материнская слава» и «Медаль материнства» в ЧИАССР из общего количества – 84 чел., русские и украинки составляли всего 9 чел. а 74 чел. – чеченки (88% по подсчетам автора). Данных об ингушах в приказе о награждении не содержится, что позволяет предположить, что либо ингушки уклонялись от подобного пересчета, либо заботы о награждении многодетных матерей не доходили до ингушских районов республики[202].

 В то же время влияние политики союзного центра по изменению существующего положения было ограничено этнокультурными традициями чеченцев и ингушей.

Расселение чеченцев и ингушей в притеречных районах ЧИАССР диктовалось не только необходимостью «разгрузить» перенаселенную плоскостную часть республики и занять коренное население в трудоемких процессах, но и попытками частичной ассимиляции чеченцев и ингушей среди населения данных районов.

Однако, чересполосно расселенные в Наурском, Шелковском и Каргалинском районах чеченцы не теряли своей этнической и культурной идентичности и, благодаря сохранению семейных и религиозных традиций, не допускали в свою среду чужаков.

Высокая религиозность среди чеченцев и ингушей, не позволявшая многим женщинам, особенно из сельских районов и с низким образовательным уровнем во время беременности обращаться к врачам, что часто считалось «неприличным»,[203]  и низкий уровень медицинского обслуживания и общей медицинской грамотности населения также способствовали высокой детской смертности, которая, в свою очередь, не позволяла снижать темпы рождаемости.

 В условиях ссылки,  и после возвращения в 1957 г. в ЧИАССР большинство чеченцев и ингушей за единичными исключениями вступали в браки только внутри своего этноса,[204] хотя обычаи не позволяли вступать в брак даже с очень дальними родственниками. Чрезвычайная строгость семейно-брачной жизни у чеченцев и ингушей делала невозможной какую-либо ассимиляцию, кроме культурной, да и то в незначительной степени.

Примером активного демографического поведения может служить постепенное заселение Пригородного района Северо-Осетинской АССР ингушами естественным путем, что происходило с большим или меньшим успехом до 1990 г. и продолжается до сегодняшнего дня. В Северной Осетии в 1979 г. насчитывалось 23,7 тыс. ингушей, а в 1989 – 32,8 тыс. При этом  все они были сосредоточены в Пригородном районе или г. Орджоникидзе.[205] Эта тенденция также не привела к этнической и культурной ассимиляции; конфликт из-за земель Пригородного района оказался слишком острым. Этнодемографические процессы, зависимые в начальной точке от политики центра, в дальнейшем вышли из-под ее влияния.

Высокий прирост населения среди чеченцев и ингушей в исследуемый период послужил одной из причин основной этносоциальной проблемы в Чечено-Ингушетии – проблемы малоземелья и трудоизбыточного населения. Государственная политика в этом вопросе способствовала закреплению коренного населения республики в сельскохозяйственном производстве.

 

2. Этносоциальные процессы в Чечено-Ингушетии в 1957-1990 гг.

 

Основным содержанием этносоциальных процессов в ЧИАССР в рассматриваемый период явилось изменение социальной и профессиональной структуры чеченского и ингушского этносов.

 До депортации социально-профессиональная структура чеченского и ингушского этносов отличалась сильными диспропорциями, обусловленными еще политикой царского правительства и не успевшими измениться за первые десятилетия советской власти.

Главная диспропорция – это преобладание коренного населения Чечено-Ингушетии в сельскохозяйственном, а русского – в промышленном производстве за весь исследуемый период. Отсюда же вытекает и диспропорция между сельским и городским населением среди коренных жителей Чечено-Ингушетии. Еще перепись 1926 г. обнаружила, что в Чечне и Ингушетии рабочие коренной национальности составляли всего 0,3% от общего числа населения. Рабочих среди русских было в 1 раз больше, чем среди ингушей, и в 5 раз больше, чем среди чеченцев[206]. Эти отличия к 1930-м годам сохранились, хотя темпы роста численности рабочих и служащих среди чеченцев и ингушей были выше, чем в целом по республике. Удельный вес рабочих  вырос соответственно в 8 и 16 раз, однако формирование национальной прослойки промышленных рабочих сдерживалось исходным низким уровнем профессиональной подготовки коренного населения. Для союзного центра промышленные рабочих из русских были предпочтительнее в силу своей мобильности, в то время как чеченцы и ингуши оставались в социально-профессиональном плане малоподвижными, привязанные к земельным участкам.

 В 1940 – 1950-е годы социально-классовый состав коренного населения ЧИАССР несколько изменился. Количество рабочих среди чеченцев в 1959 г. в сравнении с 1939 г. выросло с 10,8% до 53,5%, а у ингушей – соответственно с 4,9 до 74,5%. Эти данные свидетельствуют о том, что рост числа рабочих среди чеченцев и ингушей и сокращение их в числе колхозников – следствие не только выравнивания социально-классового состава, но и возвращения их из ссылки; некоторая часть чеченцев и ингушей была вынуждена селиться в городах, работать на заводах, в сфере обслуживания.

 В то же время цифры, характеризующие процент занятости в промышленности и сельском хозяйстве русских с 1939 по 1959 гг. остаются примерно одинаковыми – 51,9 и 56,8% рабочих в 1939 и 1959 году соответственно; 22.4 и 27,4% служащих и 12,0 и 14,7% колхозников соответственно.

Доля чеченцев среди служащих выросла с 7,0% в 1939 г. до 7,5% в1959, а ингушей с 7,8% до 13,1%. Среди колхозников процент чеченцев уменьшился с 73.1% в 1939 г. до 38,5% в 1959, а процент ингушей – с 69,1 до 10,8%[207].  Трудно предположить, что к 1959 г. у чеченцев и ингушей образовалось такое количество населения с достаточно высоким профтехобразованием, чтобы составить 74% рабочих у чеченцев и 53% у ингушей. Рабочий класс среди чеченцев и ингушей пополнился за счет шоферов, грузчиков, и других рабочих специальностей, не требующих обучения и квалификации, а также за счет сельскохозяйственных рабочих, «возникших» вследствие увеличения числа совхозов. На реальной картине занятости это практически не отразилось.

 К 1959 г. процент сельского населения среди чеченцев и ингушей так и не вышел за рамки 90 %. Среди чеченцев сельских жителей было 90,9%, среди ингушей – 91%, в то время как в 1939 г. было соответственно 92.6% и 97,8%, а в 1920 г. – 99,8% и 98,6%[208].

Таким образом, рост городского населения с 1920 по 1959 гг. среди чеченцев и ингушей составил 9 и 6,5% соответственно – крайне незначительный уровень урбанизации за такой большой срок. В дальнейшем, за 11 лет с 1959 по 1970 гг. количество городских жителей среди чеченцев увеличилось на 60 тыс. чел., а ингушей – на 40 тыс., между тем как за 9 лет с 1970 по 1979 гг. этот прирост составил только 40 тыс. чел.  у чеченцев и 12,2 тыс. чел. – у ингушей.

 Коль скоро урбанизация шла настолько неравномерно, она не могла идти быстро, а снижение темпов урбанизации у развивающейся нации говорит в данном случае об искусственных задержках ее развития – политических или обусловленных политическими причинами социальных процессах.

Уровень урбанизации у чеченцев, ингушей и карачаевцев в 1959 г. был также самым низким среди бывших депортированных народов по РСФСР[209].

 

Таблица 3.

Городское и сельское население у чеченцев и ингушей и некоторых других

бывших депортированных народов в 1959 г.

Народ	Городское население	Сельское население
Чеченцы	28 726	232 585
Ингуши	5 950	49 849
Балкарцы	5 455	29 794
Карачаевцы	6 788	63 749
Калмыки	22 760	77 843
Корейцы	60 387	31 058
Греки	27 360	19 664

 

Самая большая диспропорция в пользу сельского населения сохранялась, таким образом, у чеченцев, ингушей и карачаевцев. Другие же народы, например, корейцы, имели перевес городского населения.

В 1970 г. в ЧИАССР городское население составляло 444,1 тыс. чел., а сельское 620,4 тыс. чел. Из них на селе проживало 418,1 тыс. чеченцев и 78,1 тыс. ингушей, а в городах – 90,8 тыс. чеченцев и 35,6 тыс. ингушей. Русских в то же время проживало на селе 97 тыс. чел., а в городах – 269,9 тыс. чел. В 1979 г. количество городского населения в ЧИАССР составляло 489,7 тыс. чел., из них чеченцев – 137,7 тыс., ингушей – 47,8 тыс. чел.; сельское население на 1979 г. составляло 666,1 тыс. чел. в республике, из них чеченцев – 473.7 тыс. чел, ингушей – 87 тыс. чел. Русское население ЧИАССР исчислялось в городах 257,7 тысячами человек, в сельской местности – 78,4 тыс. чел.[210] Таким образом, в городах количество чеченского населения за 9 лет увеличилось почти на 40 тыс. чел, а в сельской местности – на 55 тыс. чел., количество ингушского населения в городах увеличилось на 12,2 тыс. чел., а в сельской местности – на 9,1 тыс. чел. Количество русского населения за те же годы в городах и на селе несколько снизилось, что свидетельствует о его постепенном оттоке.

В 1975 г. из 1,1 млн. чел. населения Чечено-Ингушской АССР 620 тыс. составляли чеченцы и ингуши, из которых в сельской местности проживало 500 тысяч человек. Диспропорция между городскими и сельскими жителями из числа коренного населения была в 1975 г.  еще больше, чем в целом по республике – 43% городского населения и 57% сельского. По всему Советскому Союзу  пропорция была в пользу городского населения – 58% городских и 42% сельских жителей на 1975 г.[211]

Что касается социально-профессиональной структуры, то в 1960-е – 1970-е гг. в общей массе рабочих  в ЧИАССР чеченцы и ингуши были представлены в основном сельскохозяйственными рабочими[212].

К 1973 г. удельный вес чеченцев и ингушей в промышленности ЧИАССР составлял 29%, в сельском хозяйстве – 77%, строительстве – 35%, транспорте и связи – по 28%.

В то же время удельный вес 29% чеченцев и ингушей, занятых в промышленности республики сильно колебался в разных отраслях промышленности. В электроэнергетике они составляли 14% от общего числа населения республики, нефтедобыче – 16%, нефтепереработке – 5%, газовой промышленности – 13%, химической и нефтехимической промышленности – 11%, машиностроении и металлообработке – 17%, легкой и пищевой промышленности – 50%[213]. Наименьшее количество работников из числа коренного населения наблюдается в нефтеперерабатывающей промышленности (5%), как требующей наибольшей квалификации. Большое количество чеченцев и ингушей в легкой и пищевой промышленности было также результатом целенаправленной политики центра.

Данная диспропорция, складывавшаяся с 1920-х годов, была «поддержана» в годы ссылки. Как уже говорилось выше (Гл.1), согласно справкам ОСП НКВД, чеченцы и ингуши на 1 января 1949 г. работали в сельском хозяйстве в количестве 125 753 чел., в угольной промышленности – 6 175 чел., в металлургии – 9 737 чел., в местной промышленности – 12 011 чел., в нефтяной – 600 чел., в торговле – 2 107 чел., в МВД – 740 чел.[214]

Помимо общих репрессий и невозможности профессионального развития для чеченцев и ингушей в годы ссылки, диспропорция их социально-профессиональной структуры искусственно сохранялась.

В целом, сосредоточение чеченцев и ингушей в сельском хозяйстве, а также в легкой и пищевой промышленности совпадало с устремлениями государственной политики; после восстановления республики в 1957 г. основная часть чеченцев и ингушей была направлена на местожительства и работу в сельские районы, в то время как большинство промышленных предприятий еще до 1957 г. было сосредоточено в г. Грозном, что после обусловило перевес русскоязычного населения в городах и промышленном производстве. Все это совпадало с «местными национальными традициями коренного населения», вследствие чего большинство трудовых ресурсов республики оставались малоподвижными.

Подтверждением того, что государственная политика не собиралась менять коренным образом это положение,  служит то, что в начале 1970-х годов, после признания коренного населения «малоподвижным», руководство ЧИАССР (согласованно с союзным центром), объявило, что трудовые ресурсы республики (читай – безработных) – необходимо использовать на месте[215]. Основным направлением этого решения было создание местной сезонной промышленности на базе колхозов и совхозов (с использованием местного сырья – соломы, глины, отходов металлообработки, древесины, песка).

Сначала это было лишь попыткой удержать на местах выезжающее  на сезонные заработки мужское население, потом – на базе местных ресурсов было решено расширить производство кирпича (взамен закрытых в начале 1970-х годов кирпично-черепичных заводов), что в дальнейшем благоприятно повлияло на экономическую ситуацию в республике, занятость населения и жилищную проблему, хотя и не решило проблему отходничества; ежегодная численность «временно отсутствующего населения» продолжала увеличиваться. За 1968-1969 гг. из Чечено-Ингушетии « с целью заработка» выехало 34 932 чел., и официальная статистика сообщала, что в последующие годы эта тенденция (роста количества отходников) – сохранилась[216].

В конце 1980-х гг., по данным доклада ЦК КПСС « О крупных недостатках в работе Северо-Осетинского обкома КПСС по идейно-политическому, интернациональному воспитанию трудящихся в Северной Осетии и Чечено-Ингушетии», ежегодное количество выезжающих за пределы ЧИАССР на сезонные работы равнялось примерно 30 тыс. чел. (по данным доклада ЦК КПСС от 8 января 1987 г. «О результатах проверки выполнения постановления ЦК КПСС «О крупных недостатках в работе Северо-Осетинского Обкома КПСС по идейно-политическому, интернациональному воспитанию трудящихся» в Северной Осетии и Чечено-Ингушетии»)[217]. Заработки неквалифицированного рабочего (как правило – строителя-каменщика или бетонщика) в Казахстане, Сибири и на Урале, в Пермской и Оренбургской областях составляла в 1970-е гг. до 250 рублей в месяц[218]. В 1980-е гг. на сезонных работах строители из Чечено-Ингушетии зарабатывали уже до 7-8 тыс. рублей в месяц, что примерно равнялось стоимости среднего автомобиля или двум взносам за кооперативную квартиру. За два года можно было построить дом.  Наиболее удачливые строители привозили по 20 тысяч рублей за сезон (примерно май-сентябрь), большинство по 5-10 тысяч[219]. Условия работы все эти годы оставались одинаковыми – без выходных и праздников, ненормированный, примерно 14-часовой рабочий день, чеченцев и ингушей нанимали как весьма дешевую рабочую силу.

Так как после возвращения чеченцев и ингушей единственным по-настоящему развитым промышленным центром в ЧИАССР был г. Грозный, где большинство специалистов и рабочих предприятий были русскими, чеченцы и ингуши не имели возможности устроиться на сезонные работы внутри республики. В числе причин выезда на заработки указываются также плохие условия труда и низкая зарплата на местах, невыполнение работодателями и смежниками контрактных обязательств (оплаты, поставки материалов), низкое качество местного сырья. Некоторые начинали зарабатывать таким образом еще школьниками.

 Строительные бригады формировались, в основном, по территориальному принципу, выезжали из года в год в одни и те же районы РСФСР и СССР, куда их приглашали снова и снова за весьма качественную работу. Некоторые бригады в конце 1980-х гг. переросли в кооперативы[220].

Такое явление как отходничество является исторически закономерным результататом этнодемографических и этносоциальных процессов в Чечено-Ингушской АССР, начиная с 1957 г. Вкупе с государственной политикой удерживания коренного населения республики в сельскохозяйственном производстве, прямая «высокая рождаемость – малоземелье – безработица – отходничество» выглядит вполне закономерной.

Тем не менее, явление отходничества в Чечено-Ингушетии не стоит рассматривать как однозначно негативное. В условиях безработицы для многих чеченцев и ингушей отходничество было способом прокормиться, приобрести необходимые вещи, построить собственные дома. Выезд на заработки в другие районы страны, хоть и немного, но способствовал расширению кругозора чеченцев и ингушей, менял их видение мира, нарушал сознательную изоляцию.

Чеченцы и ингуши, работавшие в сельскохозяйственном производстве, трудились не только в колхозах и совхозах. Значительную долю производства сельскохозяйственной продукции давали частные хозяйства, в основном животноводческие, которые создавались чеченцам и ингушами с самого момента их прибытия, так как в условиях дефицита рабочих мест и многодетности это был единственный способ выжить[221].

Рассматривая производство основных продуктов животноводства в Чечено-Ингушетии в 1957 – 1990 гг., можно сказать, что показатели с 1966 по 1980-е годы по колхозам, совхозам и межхозяйственным объединениям (т.е. по всем государственным хозяйствам) достаточно стабильны и показывают либо устойчивый рост, либо незначительное падение производства.

Совершенно другую картину дает динамика производства птицы, как более подверженную колебаниям сферу. Так, в госхозяйствах ЧИАССР с 1961 по 1981 гг. наблюдается рост, а с 1976 г. – резкое падение производства кур (со 173,7 миллионов голов в 1971 до 19,7 миллионов в 1976 г.), что явилось следствием эпидемии.

Тем временем, в хозяйствах всех категорий, то есть включающих частные, производство яиц в 1976 г. обнаруживает рост со 17,3 миллионов штук в 1971-1975 гг. до 120,3 миллионов штук в 1976 г. Повышение производства яиц на фоне резкого падения производительности в куроводстве приходится на долю частных хозяйств, принадлежавших к 1976 г. почти исключительно чеченцам и ингушам, в отличие от остальных, сосредоточенных в колхозах и совхозах. В 1970 г. производство яиц в частных хозяйствах было немного меньше государственных – соответственно 40 и 54,7 миллионов штук. Производство гусей, уток и индеек с 1976 г. в госхозяйствах вообще прекращается, но продолжается в частных.

 Частные хозяйства также давали наибольший прирост продукции молоком и шерстью – традиционными для вайнахов видами сельскохозяйственных продуктов. В то же время в растениеводческих областях доля частных хозяйств невелика, а в некоторых, таких как озимая пшеница и свекла, вовсе отсутствует[222].

Таким образом, преобладание коренного населения ЧИАССР в сельском хозяйстве способствовало росту частного сельскохозяйственного предпринимательства, укрепляло положение чеченцев и ингушей в республике, способствовало их благосостоянию, и, как следствие, самостоятельности, независимости и большей обособленности. Материальное благополучие, достигнутое тяжелым трудом, также не способствовало желанию некоторых колхозников получать образование и повышать квалификацию.

Другой особенностью политики центра в социальной сфере в Чечено-Ингушетии было привлечение коренного населения в трудоемкие сельскохозяйственные производства (работники которых числились рабочими) – виноградарство, табаководство и свекловодство, сосредоточенные в Наурском, Шелковском и Надтеречном районах, в связи с чем  с 1957 –1958 гг. практиковалось перемещение трудовых резервов в притеречную зону[223].

 К 1963 г. в Наурском районе республики была создана крупная база виноградарства (16,5 тыс. га.), и начаты работы по организации виноградарских совхозов на территории бывшего Надтеречного района[224].

Развитие виноградарства, свекловодства и табаководства закрепляло диспропорцию между городским и сельским коренным населением Чечено-Ингушетии. В высокогорных районах к 1975 году планировалось создание животноводческой базы на горных пастбищах, что знаменовало собой попытку возрождения государством высокогорного хозяйства Чечено-Ингушетии, уничтоженного в 1944 г. (попытки возрождения Курчалоевского района).

Так планировалось обеспечить занятость избыточным массам трудоспособного населения Чечено-Ингушетии: во-первых – в сельском хозяйстве, во-вторых – в требующих большого количества рабочей силы процессах.

Этносоциальные процессы в Чечено-Ингушской АССР в 1957 – 1990 гг.,  демонстрируют наиболее сильную зависимость от политики союзного центра. Во время ссылки малоразвитая социально-профессиональная структура вайнахов была заморожена и частично деградировала; исчезли многие представители интеллигенции (религиозной, научной, творческой, педагоги и медицинские работники), потеряли возможность профессионального роста немногочисленные партийные и советские работники, утратили квалификацию промышленные рабочие и специалисты.

Были утрачены навыки представителей ранее многочисленных ремесленных профессий – кузнецов, кожевенников, гончаров, ювелиров, ткачей. Не имевшие возможности полноценно учиться в годы ссылки, чеченцы и ингуши прибыли в 1957 г. в ЧИАССР за небольшим исключением как представители крестьянских профессий и неквалифицированных рабочий специальностей – шофера, трактористы, строители, грузчики, сторожа, объездчики. Подобную работу  получило большинство чеченских и ингушских мужчин, не принятых в колхозы и совхозы (и в совхозах тоже). Женщины в сельских районах в основном трудились в частных хозяйствах, однако никогда не отказывались, когда их брали на работу в колхозы и совхозы. Особенно трудно приходилось репатриантам из разрушенных горных районов или не сумевших купить или получить назад свое жилье; вынужденные селиться в городах, в непривычных условиях, или направленные в северные районы ЧИАССР они устраивались на самую малоквалифицированную вредную работу – уборщицами на нефтяных и химических предприятиях, в мебельных цехах (в городах), объездчиками и сторожами (в северных районах ЧИАССР)[225].

Несмотря на активную политику союзного центра по трудоустройству вайнахов силами Оргкомитета по ЧИАССР и Совнархоза ЧИАССР, на работу чеченцам и ингушам было устроиться трудно; в отличие от колхозов, работа на специально созданных местах в совхозах оплачивалась хуже. В городских семьях зачастую были вынуждены работать и многодетные матери.

В результате такой политики  образовался замкнутый круг – чеченцам и ингушам физически некогда было учиться, и они оставались в структуре сельского хозяйства (числившиеся по официальным данным рабочими, на самом деле работали в колхозах и совхозах, и не могли считаться работниками промышленности, так как фактически оставались в сельскохозяйственном производстве). С 1959 по конец 1980-х гг. количество чеченцев и ингушей, занятых в сельском хозяйстве снизилось с 91%[226]  только до 70%[227].

Земельный голод и безработица вынуждали чеченцев и ингушей искать заработки за пределами республики. Выезжавшие в другие районы СССР, работали в основном по строительным специальностям – каменщиками, кровельщиками, бетонщиками. Несмотря на то, что их заработки значительно превышали то, что они могли получать в ЧИАССР, образовательный уровень от этого также не повышался (на сезонные работы выезжало трудоспособное мужское население, включая школьников и выпускников средних школ). Отходничество, таким образом, также способствовало замкнутости вайнахов в привычном кругу профессий и социальных групп, так как давало значительный доход без необходимости повышения образовательного и профессионального уровня и способствовало имущественному обособлению части вайнахского населения.

В аппарате управления ЧИАССР диспропорция также была не в пользу коренного населения. В 1989 г. из 73 ответственных работников Чечено-Ингушского обкома КПСС ингушей было: на должности секретарей обкома – 1; заведующих отделами обкома – 1; заместителей заведующих отделами – 2. В аппарате Совета Министров ЧИАССР из 56 ответственных работников ингушей было 4. Из 16 ответственных работников Президиума Верховного Совета ЧИАССР – ингушей было 4, из 10 министров – 2, из 11 Председателей Государственных Комитетов – 1.[228] В 1979 г и 1989 г. на 1000 чел. трудоспособного чеченского населения приходилось всего 2, занимавших руководящие должности[229].

Партийное представительство чеченцев и ингушей в республике было настолько низким, что не может считаться достаточно информативным. Так, к 1989 г. самая большая партийная организация была в Назрановском районе, и составляла около 100 человек всех национальностей при населении района – около 70 тысяч человек. Чеченцы и ингуши подвергались жестокой дискриминации при приеме в КПСС – их принимали только из числа рабочих, в связи с чем имевшие инженерные должности были вынуждены идти работать на завод рабочими, чтобы иметь возможность вступить в партию[230].

Ничтожно малое количество руководителей национальной автономии из числа ее титульных национальностей способствовало отрыву руководства от населения, которое было не только экономически неравноправным, но и социально обособленным и неразвивающимся. В политической сфере эта ситуация привела к этническому и этнокультурному обособлению чеченцев и ингушей.

 

3. Этнокультурные процессы

 

Этнокультурные процессы в Чечено-Ингушской АССР в 1957 – 1990 гг. находились под пристальным вниманием государства. Политика возрождения культуры коренного населения республики была сконцентрирована в основном в области языка и образования, однако, в силу ряда причин, не всегда давала нужный результат.

В период депортации 1944 – 1957 гг. духовная культура чеченцев и ингушей понесла значительные потери. Была частично уничтожена национальная интеллигенция, а оставшиеся в живых не могли в годы ссылки продолжать полноценную творческую и научную деятельность; чеченцы и ингуши утратили возможность читать книги, газеты на родном языке; в школах Казахской и Киргизской ССР не существовало преподавания предметов на чеченском и ингушском языках, а также преподавания самих этих языков; религиозные деятели Чечено-Ингушетии были в большинстве своем репрессированы, а оставшиеся не имели возможности в условиях антирелигиозной политики центра вести религиозную работу в прежнем объеме. В дальнейшем, однако, религия оказалась наименее пострадавшей и наиболее быстро восстанавливающейся областью духовной культуры вайнахов.

Языковая политика в Чечено-Ингушетии с 1957 г. носила двойственный характер со стороны государственной власти. В 1957 – 1960-х гг. началось печатание газет, издание книг и трансляция радиопередач на чеченском и ингушском языках. 29 ноября 1957 г. вышло постановление бюро обкома ЧИАССР «О мерах по улучшению местного радиовещания» на русском, чеченском и ингушском языках. Согласно этому постановлению, увеличивалось количество пропагандистских передач и уменьшалось количество развлекательных. Музыкальные программы наполнялись идеологическим содержанием – «…вопросами ленинской национальной политики и дружбы народов». Наурскому, Надтеречному (Каргалинскому) и Шелковскому райкомам КПСС было специально рекомендовано организовать местные радиоузлы и установить радиоприемники для трансляции передач на чеченском и ингушском языках в населенных пунктах, где проживали чеченцы и ингуши.

Произведения чеченских и ингушских авторов после восстановления ЧИАССР поначалу практически не печатались. За один год только в Алма-Ате и Фрунзе было издано 7 книг чеченских и ингушских авторов, общим объемом 70 печатных листов, а в Чечено-Ингушетии за полтора года тоже 7 книг, но объемом 33 печатных листа[231].

 В августе 1959 г. постановлением бюро обкома ЧИАССР было инициировано издание учебника истории КПСС на чеченском и ингушском языках тиражом 12 000 экземпляров (на чеченском языке) и 5 000 экземпляров (на ингушском)[232]. В последующие годы тенденция сокращения количества книг на чеченском и ингушском языках сохранялась. 

По сравнению с 1940 г., когда на чеченском и ингушском языках было издано 154 наименования книг общим тиражом 673 тыс. экземпляров, в 1960 г. было издано 96 книг тиражом 252 тыс. экземпляров, в 1970 – 49, общим тиражом 155 тысяч экземпляров, в 1980 – 37, тиражом 186 тыс. экземпляров, в 1985 – 39, тиражом 234 тыс. экземпляров, в 1989 г. было издано только 30 наименований, общим тиражом 234 тысячи экземпляров[233]. Подобное сокращение говорит не столько о политике русификации, сколько об общем упадке интереса центра к проблемам регионов, особенно к концу 1980-х гг. в связи с общим ухудшением культурной ситуации в СССР.  Происходило упрощение духовной культуры общества –  среди чеченцев и ингушей постепенно падал интерес  к родной литературе и языку, театру, музыке[234].

В то же время, родной язык не оказался утраченным для чеченцев и ингушей.

В 1959 г. на родном языке говорили 99,7% чеченцев и 99,4% ингушей из числа сельского населения и, соответственно 96,5% и 93,2% в городах. По сравнению с ними, доля говорящих на своем языке балкарцев была в 1959 г. равна 99,0% среди сельского населения и 94,2 – среди городского, а у калмыков – 95,4% среди сельского населения и 86,7 – среди городского[235].

Чеченцы и ингуши по знанию родного языка опережали остальные бывшие депортированные народы и в последующие годы. В 1979 г.  из бывших депортированных народов считали родным язык своей национальности 745 295 чел. чеченцев из 755 782 чел. и 181 266 чел. ингушей из общего количества – 186 198 чел. Вместе с ними наименьший разрыв демонстрируют также карачаевцы – 127 993 чел. из общего числа 131 074 чел., а наибольший – немцы[236].

 В 1989 году картина осталась прежней: 938 765 чел. чеченцев из общего количества 956 879 чел. считали родным язык своей национальности и 230 192 ингуша из 237 438. К 1989 г. примерно выровнялось это положение и среди других бывших депортированных народов. Исключение составили только немцы – 993 812 немцев из 2 038 603 считали родным язык своей национальности, между тем как даже крымские татары продемонстрировали разрыв всего в 20 тыс. чел.[237] 

Знание родного языка являлось одним из важнейших аспектов этнокультурной реабилитации чеченцев и ингушей. Несмотря на то, что картина почти не изменилась по сравнению с додепортационным уровнем, именно это свидетельствует о сохранении качественного уровня такого важного показателя этнокультурной самоидентификации, как язык.

Русским языком на протяжении всего исследуемого периода владело практически все коренное население Чечено-Ингушской АССР, однако двуязычие не способствовало культурной ассимиляции. В последующие годы количество часов, отведенных в школах ЧИАССР на изучение чеченского и ингушского языков, сокращалось (3,5 часов в неделю в 1970 –1980 гг.)[238], и доля хорошо знающих родной литературный язык чеченцев и ингушей также сократилась. Уровень преподавания в школах русского языка в течение 1970 – 1989 гг. существенно понижался, и к 1990 г. знание и родного, и русского языков у чеченской и ингушской молодежи стало значительно хуже. К этому времени сложилась повсеместная ситуация, когда дети дошкольного возраста говорили исключительно на родном языке, и только в школе начинали учить русский язык, так как в семьях уже не говорили на двух языках. Только на родном языке, не зная русского, говорили чеченцы и ингуши старше 80 лет (в основном женщины), преимущественно из сельскохозяйственных горных районов.

В области народного образования ситуация в Чечено-Ингушской АССР в 1957 – 1990 гг. была одной из самых худших в СССР.

 Самый низкий уровень образования с 1959 по 1989 гг. наблюдался у чеченцев. Только 1 человек из 1000 от 10 лет и старше имел высшее образование, 1 – незаконченное высшее, 6 – среднеспециальное, 13 – среднее, 89 – неполное среднее и 185 – начальное. Среди ингушей на 1000 чел. от 10 лет и старше 5 человек имели высшее образование, 2 – незаконченное высшее, 13 – среднеспециальное, 26 – среднее, 116 – неполное среднее и 284 – начальное[239]. К 1970 г. эти цифры увеличились до 7 человек чеченцев имеющих высшее образование, 5 – незаконченное высшее, 13 – среднеспециальное, 49 – среднее, 145 – неполное среднее и 334 – начальное. Среди ингушей 15 чел. на 1000 имели к 1970 г. высшее образование, 8 – незаконченное высшее, 19 – среднеспециальное, 67 – среднее, 143 – неполное среднее и 311 – начальное. К 1970 г. показатели образования у других бывших депортированных народов были также выше, чем у чеченцев и ингушей[240].

По 1 человеку на 1000 чел. с высшим и среднеспециальным образованием осталось чеченцев и в 1989 г. и по 5 чел. среди ингушей.[241] Это наиболее низкие показатели образования среди некоторых бывших депортированных народов.

Такое положение было следствием депортации, когда коренное население ЧИАССР в 1957 г. практически поголовно не имело возможности учиться, причиной чего, в свою очередь, было тяжелейшее материальное положение чеченцев и ингушей и необходимость прежде всего восстанавливать жизнеобеспечивающие  отрасли – искать работу, строить жилье.

Государственная политика в области образования на протяжении всего исследуемого периода была малоэффективна из-за недостаточности принимаемых мер и слабой образовательной базы в республике – недостатка школ, среднеспециальных учебных заведений, ВУЗов. Подготовка педагогических кадров, которые были необходимы на первом и самом главном уровне – уровне общеобразовательных школ – была в 1957 – 1990 гг. плохо систематизирована, и систематизация шла очень медленно. Количество учащихся среднеспециальных и высших учебных заведений в ЧИАССР, а также количество специалистов с высшим и среднеспециальным образованием среди коренного населения республики резко отставало от аналогичных показателей у русских жителей Чечено-Ингушетии.

В политике союзного центра особое внимание отводилось религиозному вопросу в Чечено-Ингушской АССР. Несмотря на то, что антирелигиозная пропаганда, работа среди населения и политические гонения на религиозных лидеров и верующих были поставлены не в пример лучше, нежели восстановление народного образования, религия осталась наименее затронутой государственным влиянием областью культуры чеченцев и ингушей. Несмотря на усилия центральной власти, большинство чеченцев и ингушей оставались верующими. Вместо закрытых официальных мечетей, открывались подпольные; однако чаще  богослужения совершались в молельных домах, при кладбищах. В основном же верующие молились дома.  На собраниях верующих проводилось подпольное изучение Корана и арабского языка.

Продолжала действовать система судов-кхелов, которые зачастую имели больший авторитет среди населения, нежели советская судебная система. Мюридские группы создавались во всех районах Чечено-Ингушетии, во многих населенных пунктах действовали религиозные школы для детей (хюжир)[242]. В 1960-х – 1970-х гг. в ЧИАССР в каждом населенном пункте действовали одна-две организованные группы верующих.

 Более 300 религиозных групп объединяли в себе около 15 тыс. чел. Религиозной деятельностью активно занимались около 500 мулл. В 1969 г. в Назрановском районе ЧИАССР имелись 10 построенных или строящихся мечетей. На сходах религиозных деятелей принимались «Извлечения из решений схода», в которых устанавливались размеры компенсации за различные спорные вопросы, вплоть до уголовных преступлений (около 5 000 руб.), суммы выплат, фиксировались нормы связанные с похоронами, разводом, браком, взаимоотношениями кровников[243].

Кровная месть оставалась на протяжении всего исследуемого периода действующим институтом общественной жизни. Так, по свидетельству начальника Особого отдела ГУВД г. Назрань майора Амурхана Оздоева, в 1980-е гг. поводом для кровной мести могла стать даже мальчишеская драка, если мальчики уже считались взрослыми (после 15 лет). Согласно рассказу Оздоева, в результате одной из таких драк в ходе осуществления кровной мести было убито 14 человек взрослых мужчин и милиции с трудом удалось остановить кровопролитие. При этом также не обошлось без решения кхела[244].

Среди населения традиционные общественные институты и религиозные нормы оставались привлекательными на протяжении всего периода с 1957 по 1990 гг., особенно выросла эта привлекательность к концу 1980-х годов. Причиной этого была, помимо прочего, обстановка в СССР в целом, ухудшение экономической ситуации, появление сепаратистских настроений в союзных республиках, политическая нестабильность способствовали росту популярности религиозных верований всех конфессий. В 1987 г. из 400 опрошенных студентов Чечено-Ингушского Университета и Педагогического Института 80% ответили, что соблюдают религиозные обряды и праздники, при этом каждый третий назвал себя верующим[245].  Многими из чеченцев и ингушей соблюдался пост (ураза), запрет на употребление в пищу свинины, реже – запреты на употребление алкоголя. Исключение составляли свадьбы, во время которых всегда подавались алкогольные напитки.

 На протяжении всего периода с 1957 по 1990 гг. в республике практиковалось многоженство, практика умыкания невесты (чаще – по предварительному сговору, однако иногда и без него)[246].

В дальнейшем обычай умыкания невесты остался, однако почти перестали практиковаться ранние браки. В связи с модернизацией чеченского и ингушского общества, повышались требования к уровню жизни; среди молодых людей считалось зазорным жениться, не имея профессии, стабильного заработка, а иногда и собственного дома. Брачный возраст, как и в целом по СССР, постепенно повышался.

Этнокультурная специфика чеченцев и ингушей, с одной стороны способствовала сохранению традиционной нравственности и не позволяла таким явлениям как, например, отходничество, «разлагать» чеченский и ингушский народ. Так, по показаниям информаторов, с каждой бригадой отходников (как правило, молодых мужчин) отправлялся один из стариков, который строго следил за поведением молодежи в быту в условиях «враждебного» окружения.  Молодым людям было запрещено посещать танцы и тому подобные увеселения, знакомиться с местными женщинами и девушками. На ночь старик запирал рабочих на замок[247]. Понятно, что подобные запреты не всегда соблюдались, однако тенденция к обособлению и поддержке привычных бытовых норм налицо.

Причинами популярности (и  роста популярности) религии среди чеченцев и ингушей было не только «лояльное отношение» руководства республики к религиозным деятелям. Атеистическая пропаганда, никогда не имевшая большого успеха у чеченцев и ингушей, после возвращения из ссылки почти совершенно перестала приниматься всерьез. Несмотря на утверждения официальной статистики, что примерно половина браков в восстановительный период заключалась по шариату[248], опросы информаторов свидетельствуют о том, что большинство молодоженов регистрировало брак в ЗАГСах только после рождения первого ребенка[249]. Семейный уклад продолжал отличаться чрезвычайной строгостью, особенно у ингушей.  Многочисленные лектории, агитбригады и другие просветительские и антирелигиозные мероприятия не оказывали должного воздействия.

В 1973 г. после начала репрессий в ЧИАССР было принято постановление ЦК КПСС «Об антиобщественных националистических проявлениях в г. Грозном». После этого усилилась борьба центра с религиозной жизнью в Чечено-Ингушетии, однако дальше увеличения штата отдела пропаганды и агитации Чечено-Ингушского обкома КПСС дело не пошло[250]. Судебные преследования священнослужителей и наиболее активных верующих не прекращались на протяжении всего периода с 1957 по 1990 гг., однако они уже не носили такого массового характера, как в 1930-е – 1940-е годы.

Исламские законы и нормы обычного права всегда были для чеченцев и ингушей стержнем, вокруг которого они выстраивали свою этнокультурную идентичность. Двойственность положения, которую не понимали (или не принимали) центральные власти, состояла в том, что многие чеченцы и ингуши искренне считали себя одновременно правоверными мусульманами и «советскими» людьми, принимая в быту, в семье исламские нормы и нормы обычного права, а во «внешнем мире» – на работе, при общении с людьми другой национальности, вне Чечено-Ингушетии – советские нормы[251]. При этом  нормы адата имели такой же вес, как исламские законы, иногда даже больший.

Вайнахская интеллигенция, практически уничтоженная в ходе репрессий 1930-х – 1940-х гг., после 1957 г. восстанавливалась на принципиально иной основе. Новые кадры интеллигенции не просто возрождали чеченскую и ингушскую науку, народную литературную, музыкальную и общественную культуру, но и брали на себя функцию альтернативной духовной элиты. Во время депортации была утеряна важнейшая роль чеченской и ингушской интеллигенции – просветительская, характерная для додепортационного и дореволюционного периода.

Основная функция вайнахской интеллигенции после 1957 г. состояла в осознании уникальности чеченской и ингушской истории и культуры, но не исключительности (узконационалистические взгляды были всегда чужды чеченской и ингушской интеллигенции и народному мировоззрению), а равенства, гордости за свой исторический путь

В отличие от религиозных лидеров республики, функция светской интеллигенции Чечено-Ингушетии постдепортационного периода состояла не только в сохранении духовной культуры чеченцев и ингушей, но и в расширении рамок этнического и культурного самосознания народа, не ограниченного религиозной или исторической тематикой. В самой Чечено-Ингушетии деятельность интеллигенции не ограничивалась литературным творчеством, однако, литераторы, писатели и особенно поэты, составляли  основу новой вайнахской интеллигенции. Музыка, театр, народное творчество переживали после депортации сильнейший упадок, как требующие организации и специального подбора и воспитания кадров отрасли, в отличие от индивидуального литературного творчества.

На съезде литераторов Чечено-Ингушетии в г. Грозном, проходившем в августе 1958 г., присутствовало 50 человек. Основным был доклад ингушского писателя Идриса Базоркина «О задачах писательских организаций Чечено-Ингушетии в связи с восстановлением республики». На съезде пристутствоали А.Айдамиров, Дж.Яндиев, Б.Зязиков, М.Мамакаев, Х.-Б.Муталиев, Н.Музаев, С.Арсанов, Ш.Окуев, М.Кебиев, С.Эльмурзаев, А.Боков, поэты Капитон Чахкиев, М.-С.Плиев, Ю.Чахкиев. В работе съезда также принимали участие женщины-поэтессы А.Мамакаева и  Э.Эльдарханова[252].

В 1977 г. Президиумом Верховного Совета ЧИАССР за литературные произведения были присвоены почетные звания «Народный писатель (поэт) ЧИАССР» А.Айдамирову, Р.Ахматовой, А.Бокову и Д.Яндиеву[253].

После событий 1973 г. работа литераторов ЧИАССР была сильно осложнена, многие из них подверглись репрессиям, были исключены из КПСС, лишены возможности издавать свои произведения. В организации митинга в Грозном были напрямую обвинены С.Х.Плиев, А.Газдиев, Д.Кароев, А.Куштов, И.Базоркин и другие писатели и поэты[254].

Ни в период 1973 – 1981 гг., ни раньше чеченская и ингушская интеллигенция не являлась оппозицией власти; в произведениях вайнахских писателей и поэтов не было выраженного националистического мотива, только этнический; в них подчеркивались внутренние отличия чеченцев и ингушей от других народов, которые не были утрачены, несмотря на революцию и лояльность к советской власти.

После реабилитации чеченской и ингушской интеллигенции при новом руководстве ЧИАССР (секретаре Чечено-Ингушского обкома КПСС А.И.Власове) в 1976 г. выходит в свет переиздание романа Идриса Базоркина «Из тьмы веков» (первый раз вышедшего в 1967 г.), а в начале 1980-х гг. большинство литераторов восстанавливаются в рядах КПСС. В исследуемый период также выходят такие произведения чеченских и ингушских литераторов, как «Долгие ночи» и «Молния в горах» А.Айдамирова и многие другие произведения, а также многочисленные поэтические сборники. Большинство романов и повестей носят исторический, рассказы – бытовой характер; в них большое внимание уделяется культуре, обычаям, быту чеченцев и ингушей. Почти в каждом произведении подчеркивается героическая судьба чеченского и ингушского народа, их неотъемлемое право жить свободно на земле предков, по-разному рассматриваются взаимоотношения с российским государством, с русским народом, затрагиваются события Кавказской войны, колонизации, Октябрьской революции и Гражданской войны. Романы «Из тьмы веков» Идриса Базоркина и «Долгие ночи» Абузара Айдамирова носят ярко выраженный эпический характер.

Только в 1980-е годы ингушская интеллигенция, заняв жесткую позицию по вопросу о Пригородном районе, фактически переходит в оппозицию к власти[255].

Политическая деятельность чеченской и особенно ингушской интеллигенции при этом не прерывалась. Еще в 1956 г. именно писателями и поэтами было инициировано обращение в Президиум Союза писателей СССР и Совет Министров СССР с просьбой о восстановлении Пригородного района в составе ЧИАССР. Его подписали И.Базоркин, Д.Мальсагов, Д.Яндиев, Б.Зязиков, Х.-Б.Муталиев и другие литераторы[256]. Писатели, учителя, врачи, священнослужители были также среди представителей чеченцев и ингушей на совещании 9 июня 1956 г., где обсуждались варианты восстановления Чечено-Ингушской АССР[257].

В отличие от духовной, материальная культура чеченцев и ингушей в 1944 – 1957 гг. во время выселения и во время «административного устройства территории» подверглась почти полному уничтожению. Во время депортации вайнахи были лишены имущества, в ссылке не было условий для возрождения  материальной культуры, а сами чеченцы и ингуши вынуждены были в процессе перманентного выживания временно забыть о прежних навыках и традициях национальной материальной культуры. Поселенные на земле Чечено-Ингушетии русские, осетины, грузины, дагестанцы и представители других народов в большинстве своем не заботились о сохранении древней материальной культуры вайнахов – их жилищ, утвари, хозяйственных навыков, памятников архитектуры, кладбищ, храмов.

Для жилищ чеченцев и ингушей (не сумевших вернуться в прежние дома) в первые после возвращения годы были характерны саманные постройки. В дальнейшем, с началом работы кирпичных заводов, стали строиться жилые дома современного типа, от 1 до 3 этажей, однако глинобитные пристройки сохранились и стали использоваться в качестве кухни. Новые кирпичные дома обносились высокими заборами с многочисленными украшениями. Склонность чеченцев и ингушей к современному удобному и красивому быту на первых порах не могла быть реализована, однако в жилищах сохранялась идеальная чистота и порядок, позднее, с середины 1970-х годов в домах стали появляться ковры, хорошая мебель, новейшая бытовая техника, автомобили.

Кухня чеченцев и ингушей в начале восстановительного периода отличалась крайней бедностью, так как малодоступна стала основа вайнахского рациона – баранина. Недостаток мяса восполнялся использованием в пищу мяса домашней птицы, хлебом из бездрожжевго теста, мучной похлебкой. Крайне незначительную часть в рационе чеченцев и ингушей составляли и составляют до сих пор овощи и фрукты, рыба. В качестве приправ была и остается популярна черемша и чесночная приправа на воде с солью. С ростом благосостояния количество мяса и молочных продуктов в рационе увеличилось, однако в целом кухня чеченцев и ингушей оставалась довольно однообразной, что в немалой степени способствовало «традиционному» заболеванию – туберкулезу.

Одежда вайнахов после репатриации, несмотря на бедность, сохраняла  основные традиционные черты на протяжении всего исследуемого периода, и в настоящее время – предпочтительно длинные (ниже колена) платья у женщин, обязательное ношение платка или повязки на голове для замужних, разведенных и вдов. И женщины, и девушки традиционно предпочитают длинные волосы, если стрижки, то не короткие, примерно с середины 1970-х годов женщины стали носить традиционно многочисленные золотые украшения, позже – кожаную одежду, шубы, дорогую обувь. Для мужчин осталось характерным обязательно закрытая обувь, одежда предпочтительно темных тонов, предельная аккуратность, по возможности – следование моде.

Только с конца 1980-х гг. начали возрождаться традиционные чеченские и ингушские ремесла – кузнечное и ювелирное дело,  войлочное ковроткачество (уникальное искусство народов Северного Кавказа, характерное в том числе для Чечни и Ингушетии. При создании ковра куски войлока сшивались друг с другом, потом на них наносился рисунок)[258]. Популярными также стали изготовление бурок, папах, кожевенное ремесло, декоративно-прикладное искусство.

 Утраченные древние формы национального костюма восстанавливались преимущественно руками профессиональных художников, а не в массовом производстве и в быту. Восстановление древних традиционных ремесел шло и по сей день идет также в основном на базе музеев[259]. Так, древний головной убор ингушей – кур-харс (высокий полый колпак с тесемками под подбородком), служивший в древности боевым, а позже – ритуальным женским головным убором, сохранялся даже во время ссылки в Казахстане, но ко времени возвращения был полностью утрачен. Два экземпляра кур-харса сохранившиеся в Ингушетии, были переданы в Государственный Музей Этнографии в Санкт-Петербурге. В Государственном Музее Краеведения в Назрани в настоящее время хранится только копия, созданная руками сотрудников музея.  Единственной отраслью народных ремесел, чрезвычайно быстро восстановленной после 1957 г. (а частично и сохраненной), является изготовление холодного оружия.

Однако практически ни одна чеченская или ингушская семья и сейчас не имеет старых предметов быта, изделий народных промыслов, национальной одежды, утвари, изготовленных до депортации. Исключение составляет свадебная женская одежда, навыки пошива которой сохранились и старинные золотые украшения (в крайне незначительном количестве). Немногочисленные изделия ремесленного производства на протяжении всего исследуемого периода продавались исключительно в качестве сувениров.

 

4. Политика в области межнациональных отношений и ее результаты

 

В области межнациональных отношений в Чечено-Ингушской АССР в 1957 – 1990 гг. наиболее важными были следующие составляющие – 1. Государственная политика; 2. Историческая обусловленность характера межнациональных отношений; 3. Экономические причины, способствующие сохранению или затуханию межнациональной напряженности и конфликтов.

Основным фактором, образующим те или иные межнациональные отношения в ЧИАССР, была политика союзного центра, так как политические решения – ликвидация и заселение ЧИАССР, восстановление республики, территориальные перекройки внутри ЧИАССР, закрытие высокогорных районов, политика сосредоточения коренного населения в сельском хозяйстве – предопределяли и историческую,  и экономическую составляющие.

В 1944 г. при разделе Чечено-Ингушской АССР Пригородный район и часть Малгобекского района отошли к Северо-Осетинской АССР. В 1957 г. эти районы не были возвращены в состав Чечено-Ингушской АССР. Из состава Грозненской области в 1957 г. к Чечено-Ингушетии были присоединены Наурский, Каргалинский и Шелковской районы, вследствие их экономического тяготения к г. Грозному и для увеличения процента русского населения. Ауховский района Дагестанской АССР, где ранее проживали чеченцы-аккинцы, после выселения чеченцев в 1944 г. был переименован в Новолакский район Дагестанской АССР. Законом от 25 июня 1946 г. Казбековскому району ДАССР были переданы Аташауховский (Сталинаульский) и Юртауховский (Калининаульский) сельсоветы бывшего Ауховского района. Из Дагестана было депортировано около 28 тысяч чеченцев, из них 15 тысяч – чеченцы-аккинцы из Ауховского района. Распоряжением СНК СССР от 9 и 11 марта 1944 г. в чеченские колхозы на территории ДАССР были переселены 234 аула из высокогорных районов Дагестана[260].

 Если учесть, что в Пригородный район СОАССР также переселялись осетины из высокогорных районов и что их населенные пункты были также разрушены[261], можно гипотетически говорить о планомерном уничтожении экономики высокогорных областей Северного Кавказа, как в корне не соответствующей основам колхозного строя, и принципов ее организации как противоречащих принципам коллективного ведения хозяйства.

 В бывший Ауховский район были переселены лакцы из Лакского и Кулинского районов, а бывшие чеченские сельсоветы Казбековского района были заселены аварцами – всего около 9 тыс. человек. В остальные чеченские населенные пункты было переселено 10 тысяч человек из Дагестана (всего из горных районов Дагестана было переселено около 65 тыс. чел.)[262]

Ауховский район не был восстановлен, хотя чеченцы-аккинцы частично возвратились на земли бывшего Ауховского района. Они также разместились в Хасавюртовском, Бабаюртовском, Кизилюртовском районах Дагестанской АССР и в г. Хасавюрт. Для чеченцев были созданы 4 совхоза в Хасавюртовском районе и 4 поселка в Хасавюрте[263].

 Разрушенные высокогорные районы Чечено-Ингушетии не были восстановлены, и были закрыты для возвращения коренного населения.

Пригородный район Северо-Осетинской АССР и г. Владикавказ, хотя и не были официально закрыты для доступа  ингушей, ранее там проживавших, однако на практике власти Северной Осетии делали все, чтобы не допустить туда репатриантов. Принимались жесткие меры – запрет на куплю-продажу домов, прописку[264].

Указом Председателя Совета Министров Северо-Осетинской АССР Б. Зангиева от 31 октября 1956 г. было запрещено «…учреждениям и частным лицам продавать или сдавать жилплощадь под квартиры ингушам, вернувшимся с поселения»[265].

Присоединение к Чечено-Ингушской АССР трех северных районов – Шелковского, Наурского и Надтеречного некоторыми авторами рассматривается как своего рода «компенсация» за утерю оставшегося в составе Северо-Осетинской АССР Пригородного района, которая послужила дальнейшему росту напряженности межнациональных отношений между осетинами и ингушами и даже ингушами и чеченцами, так как новые районы примыкали к чеченской части республики и не удовлетворили территориальных требований ингушей[266]. Однако, передача трех районов ЧИАССР разумеется ни в коей мере не являлась даже подобием «компенсации». Во-первых, союзный центр явно не интересовали внутриреспубликанские межэтнические отношения чеченцев и ингушей; во-вторых, центр преследовал в данном случае свои цели – разрядку в перенаселенных районах центра Чечено-Ингушетии, разбавление чеченского населения русскими (и наоборот), в притеречных районах – размещение чеченцев, изгнанных из высокогорных районов и обеспечение рабочих мест для репатриантов;  в-третьих, центр не ставил своей задачей приращение территории Чечено-Ингушской АССР за счет районов Ставрополького края. Представление, что Шелковской, Наурский и Надтеречный районы были переданы ЧИАССР «взамен» Пригородного района, прижилось в исторических исследованиях, в качестве обоснования этой точки зрения обычно называют увеличение площади Чечено-Ингушской АССР с 15,7 тыс. кв.км. в 1944 г. до 19,3 тыс. кв.км. в 1957 г.[267], игнорируя тот факт, что союзный центр не собирался компенсировать потерю Пригородного района ни всей Чечено-Ингушской АССР, ни тем более  ингушам. Однако это заблуждение превратилось в дополнительную мотивировку для националистически настроенной части осетин и фактором напряжения в отношениях между ингушами и чеченцами.

Плоскостные районы Чечено-Ингушетии были восстановлены в составе ЧИАССР, однако именно там проживала основная масса, переселенная в 1944 г. из других областей РСФСР, а также из Северной и Южной Осетии, Грузинской ССР, Дагестанской АССР и других союзных республик. По постановлению СНК СССР от 9 марта 1944 г. в 11 районов, вошедших в состав Грозненской области, было переселено 6.800 семей из Ставропольского края. До 15 мая в села, где ранее проживали чеченцы и ингуши было вселено 12 692 семейства, из которых было организовано 65 колхозов. До октября 1944 г. планировалось вселить еще 5 000 семей из малоземельных районов Мордовии, Тамбовской, Пензенской, Саратовской и других областей[268].

Если перед восстановлением ЧИАССР и возвращением чеченцев и ингушей планировалось переселение на прежнее место жительства примерно 35-40 тысяч дагестанцев из Веденского и других прилегающих к Дагестанской АССР районов Чечено-Ингушетии и осетин из Малгобекского и Назрановского районов во внутренние районы СОАСР, то возвращение русского, украинского и другого населения из центральных плоскостных районов Чечено-Ингушетии не планировалось[269].

Таким образом, государственная политика по восстановлению Чечено-Ингушской АССР частично предопределила: а) перенаселение в республике; б) социальное напряжение (жилищную проблему и проблему занятости);  в) территориальные споры, насильственное переселение чеченцев и ингушей в другие районы республики.

В связи с этим, восстановление межэтнических отношений в ЧИАССР имеет несколько различных по происхождению и развитию сценариев.

Отношения с осетинами в наибольшей степени, напрямую оказались зависимыми от политики союзного центра, в связи с отторжением от Чечено-Ингушетии Пригородного района. Район, издавна бывший местом совместного проживания осетин и ингушей, в 1944 г. был полностью заселен осетинами из Грузинской ССР и внутренних областей Северной Осетии.

 Грузины из Северной Осетии и осетины из горных сел Южной Осетии были поселены также в Малгобекском и Назрановском районах ЧИАССР. Грузинское население из этих районов в большинстве своем уехало в первые два года после восстановления ЧИАССР, без эксцессов[270].

 Дома в Пригородном районе, ранее принадлежавшие ингушам, в 1957 г. им возвращены не были[271]. Ингушам было практически невозможно добиться возвращения своих домов, что чаще удавалось тем, кто возвращался во внутренние районы Чечено-Ингушетии – Назрановский и частично Малгобекский районы[272]. Однако и в этих районах отношения с осетинами у ингушей после возвращения складывались чрезвычайно трудно. Так же как в Пригородном районе, осетины, даже уезжая, разрушали ингушские дома, хозяйственные постройки, ингушам приходилось жить в землянках на месте своих прежних домов[273] (в 1957 г., в связи с восстановлением ЧИАССР, Северной Осетии было предписано вернуть Чечено-Ингушетии Малгобекский, Ачалукский, Пседахский и Назрановский районы)[274].

Некоторые русские и осетины, проживавшие в Пригородном районе, с пониманием отнеслись к трагедии ингушей, однако репрессии в отношении ингушей многие считали правильными (в связи с заселением ингушами казачьих станиц в 1920-е годы. Репрессии против ингушей в связи с чересполосным расселением на их землях казаков почему-то замалчивались)[275].

 Особенно конфликтные ситуации провоцировали попытки расселения ингушей в Пригородном районе и г. Владикавказе. По утверждению А.Туаллагова, до 1957 в с. Майском не проживало ни одного ингуша, а в 1990 г. уже почти все семьи там были ингушскими. Подобное утверждение как нельзя лучше характеризует полемику в так называемом осетино-ингушском конфликте, так как ингуши в с. Майском до 1944 г., то есть до депортации, проживали, а в 1957 г. или даже «до него» никак не могли там оказаться. А утверждение, что в некоторых селах Пригородного района ингушское население стало преобладать над осетинским[276], уже больше похоже на подсчет по национальному представительству, только не представителей в органах власти, а всех жителей в населенных пунктах.

В целом, рост доли ингушей в населении Северной Осетии в исследуемый период подтверждается. Если в 1979 г. там насчитывалось 23,7 тыс. чел. ингушей, то в 1989 их было уже 32,8 тыс. Доля ингушей в составе Северной Осетии увеличилась с 4 до 5,2%, причем этот прирост действительно приходился в основном на Пригородный район[277]. По возвращении ингушей в Пригородный район отсутствие теплого приема было очевидным, хотя власти Северной Осетии и выразили свое согласие на прием и расселение ингушей и превращение Пригородного района в «район осетино-ингушской дружбы»[278]. Ингуши активно скупали свои же дома, свои же хозяйственные помещения и свои же земельные участки, хотя осетинское руководство начало вводить ограничения в прописке с целью уменьшения механического прироста ингушского населения[279].

Проблема взаимоотношений ингушей и осетин не была ограничена Пригородным районом СОАССР. Осетины были также поселены во внутренних районах Чечено-Ингушетии, в частности в Назрановском районе. В с. Насыр-Корт Назрановского района ЧИАССР в 1957 г. во многих домах жили осетины, откуда ингуши их либо выгоняли, либо они сами уезжали, опасаясь насильственных действий. Сайдулла Дидигов (с.Насыр-Корт, Назрановский район) целую ночь с ружьем караулил свой дом, заселенный осетинами, велев им «убираться к утру» и обещая в противном случае «перестрелять всех»[280]. Подобным образом были «освобождены» многие дома во внутренних районах Чечено-Ингушетии.

Попытки большинства ингушей вернуть дома в Пригородном районе не увенчались успехом и после выхода в свет Закона о реабилитации репрессированых народов. Так, Оздоева Фатима, ингушка, пыталась после 1989 г. в связи с появлением Закона о реабилитации репрессированных народов вернуть дом своего отца, участника Сталинградской битвы, сразу после контузии в 1944 г. отправленного в ссылку. За прошедшее время  хозяйственные пристройки были почти разрушены. Ей даже не было разрешено войти в дом и забрать фронтовые награды отца, хранившиеся в доме[281].

В осетино-ингушских жилищных конфликтах наиболее остро проявились враждебные отношения, связанные с событиями Гражданской войны, депортацией, а также явно немотивированные эксцессы.

В целом, отношение осетин к возвращению вайнахов выглядит негативным, причем осетины часто объясняют это тем, что ингуши до депортации «действительно занимались бандитизмом», «не имели права проживать на данной территории исторически», «провинились перед советской властью», или наоборот, «уничтожая казачество, помогали советской власти утвердиться на Северном Кавказе». Мотивировка меняется в зависимости от политических убеждений информатора,[282] однако видно, что негативное отношение к возвращению в Пригородный район ингушей имеет отношение не только к тому факту, что осетины также были отчасти принудительно поселены в Пригородном районе (особенно из Южной Осетии) и что в населенных пунктах района уже выросло не одно поколение осетин, которые не несут ответственности за политику прошлых лет.

К настоящему времени конфликт между осетинами и ингушами превратился в практически неразрешимый. Во-первых, новая перекройка границ невозможна, во-вторых, среди осетин и ингушей сформировалось стойкая преемственность конфликтности отношений – молодежь (даже дети 12-14 лет) с обеих сторон полностью поддерживают свои претензии на Пригородный район и прекрасно владеют исторической и идеологической аргументацией этих претензий. Разрешение противостояния, таким образом, видится исключительно в политической сфере.

Отношения с русскими. Отношения репатриантов-вайнахов с русским населением Чечено-Ингушской АССР после 1957 г. было гораздо менее конфликтным, нежели отношения с осетинами. Несмотря на то, что центральные и северные районы ЧИАССР были в основном заселены русскими, межнациональные отношения осложнялись почти исключительно жилищной проблемой. Обстановка в республике после возвращения была крайне сложная, однако русские отнеслись к возвращению чеченцев и ингушей более спокойно, чем осетины. Это связано с тем, что русские и вайнахи и до депортации жили вместе в одной республике, а после возвращения не имели друг к другу серьезных претензий. Основной причиной конфликтов было перенаселение, безработица, отсутствие жилья. Большинство чеченцев и ингушей были вынуждены строить временные дома, жить на улице или поселяться в неприспособленных для жилья помещениях, так как практически никто из чеченцев и ингушей не получил обещанной государством беспроцентной ссуды на приобретение жилья и нового имущества. Некоторые строили времянки и приобретали минимум необходимого для жизни на деньги, полученные за проданное имущество в Казахстане. Многие жили в домах (своих или чужих) на подселении совместно с русскими вполне бесконфликтно[283].

Русские чувствовали себя в ЧИАССР гораздо более уверенно, нежели осетины, грузины и жители Дагестанской АССР, поселенные на землях чеченцев и ингушей в 1944 г. Во-первых, заселенным почти полностью русскими был г. Грозный, во-вторых, русские занимали большинство руководящих постов в государственном аппарате Чечено-Ингушской АССР, а остальные чувствовали за собой их поддержку. Столкновения чеченцев и ингушей с проживающими в их домах русскими были неизбежны, происходили многочисленные локальные конфликты, однако они не простирались во времени дальше точки решения жилищного вопроса; как только появлялось достаточное количество жилья, русские освобождали чеченские и ингушские дома, хотя из-за низких темпов строительства для многих чеченцев и ингушей жилищная проблема затянулась до середины 1970-х годов[284].

Русское население было также в массе своей более мобильным, чем осетинское, и имело больше возможностей для трудоустройства на другом месте, а следовательно, и для перемены места жительства. Большую роль сыграл и тот факт, что русские не придавали особого значения тому, на чьих землях они живут,  и у них не сложилось сверхценностного отношения к дому, земельному участку; поэтому они легче уступали дома чеченцам и ингушам, в то время как поселенные в Пригородном районе осетины считали, что возвращаются на исконно осетинские земли.

Конфликты с русскими также не имели никакой исторической обусловленности, предыстории (в том числе и на личном уровне), а являлись всего лишь следствием трудностей при перераспределении жилья.

 Трудности при приеме чеченцев и ингушей на работу, хотя и имели те же причины, были также обусловлены и государственной политикой. На руководящих должностях в государственных организациях (даже самых небольших) процент чеченцев и ингушей ограничивался, как ограничивались и возможности их профессионального роста. Хотя повсеместной дискриминации при приеме на работу не было, чеченцы и ингуши только за небольшим (строго проверенным) исключением поднимались выше определенной ступени. Так, на Грозненском телефонном узле междугородной связи с 1973 по 1980 гг. было всего 2 телефонистки чеченки и их не могло быть больше. Несмотря на то, что информаторы часто отмечают, что непосредственной дискриминации при приеме на работу не было, однако выше определенной ступени чеченец или ингуш не мог подняться. Информаторы отмечают также общее «давление» со стороны администрации, но не со стороны русских каждого по отдельности[285].

Несмотря на довольно стабильное положение русских переселенцев в Чечено-Ингушетии, в связи с перенаселением и рядом межэтнических эксцессов до 1965 г. из ЧИАССР выехало 36 тыс. чел. русских. Еще раньше около 2,5 тыс. русских были переселены в районы, расположенные за Тереком. Прежде всего выезжали партийные руководители, специалисты сельского хозяйства, врачи, учителя[286].  В 1970 – 1973 гг. из одного только Сунженского района республики выехало около 9 тыс. русских[287]. Отток русского населения происходил и позже, за период 1980 – 1987 гг. количество учителей русской национальности в ЧИАССР сократилось на 300 человек, направляемые в республику медицинские и педагогические кадры часто уезжали, не проработав и года[288].

Особая ситуация в отношениях русских и чеченцев сложилась в Наурском и Шелковском районах, которые уже с 1957 г. практически насильно заселялись чеченцами из разрушенных горных населенных пунктов. Заселение шло чересполосно, с целью ослабить родственные и соседские связи чеченцев, растворив их среди русского населения. В этих районах несколько лучше была ситуация в работой, учебой и жильем, однако отношения с русскими оказались более напряженными, нежели в перенаселенной центральной Чечено-Ингушетии, так как чеченцы были вынуждены обороняться от преобладающего и организованного иноэтничного влиния. На работу в этих районах чеченцев принимали по тому же принципу, что и везде; они работали как малоквалифицированные работники сельского хозяйства, шоферами, трактористами[289].

Несмотря на государственную политику заселения северных районов ЧИАССР чеченцами, русское население не всегда было довольно приездом чеченцев, местные власти отказывали им в прописке, и даже выдворяли за пределы района, обязуя выехать не только за пределы тогда еще Грозненской области, но и «обратно в Казахстан»[290].

Отношения с народами Дагестана. На территории Чечено-Ингушетии у дагестанцев практически не возникло конфликтных отношений с вайнахами, в отличие от осетин и даже русских. В апреле 1957 г., проживавшие на территории Грозненской области дагестанцы попросили переселить их в Дагестанскую АССР и Северную Осетию, дабы избежать осложнений в отношениях с возвращающимися чеченцами и ингушами[291]. При этом правительство Дагестанской АССР провело ряд  мероприятий, целью которых было предупреждение развития конфликтов[292].

Сложнее были ситуации в Сунженском и Малгобекском районах ЧИАССР, где также были расселены дагестанские семьи. Постепенное выселение дагестанцев из Сунженского района происходило крайне трудно, ингушам приходилось выкупать свои же дома[293]. Дагестанцы же, поселенные в Малгобекском районе, ушли оттуда без эксцессов. Дагестанцы, поселенные в чеченских районах – Шалинском, Ачхой-Мартановском, Урус-Мартановском и других, не проявили упорства и уезжали из чеченских домов, иногда сами, иногда в результате конфликта[294].

Гораздо сложнее была межнациональная обстановка в бывшем Ауховском (Новолакском) районе Дагестанской АССР, куда вернулись чеченцы-аккинцы. Здесь имели случаи возвращения чеченцам их собственных домов за «переоформление» их национальности на другую, когда чеченцев записывали дагестанцами, бывали случаи преследования чеченцев, недопущения их на работу в колхозы, изгнания чеченцев из уже возвращенных им домов. Чеченские населенные пункты в ДАССР были заселены жителями уничтоженных высокогорных сел, и им, как и некоторым переселенцам из Южной Осетии в Пригородном районе СОАССР, некуда было вернуться. Чеченцы же видели в этом стремление спровоцировать их на насильственные действия. При этом от сопротивления их удерживали партийные и советские работники из числа чеченцев-аккинцев[295].

Чеченцы не принимались в колхозы, даже с одобрения руководителей района и райкомов КПСС, рядовые колхозники называли их «бандитами, преступниками и жуликами, врагами народа». Даже после вмешательства ЦК КПСС, руководители ДАССР не разрешали чеченцам жить и работать на территории ДАССР, не предоставляли возможности получить землю под строительство домов, в то время как их собственные дома были уничтожены, не принимали на работу, кроме самой низкоквалифицированной – бригадирами полеводческих бригад, сторожами. Рядовое население Дагестанской АССР также открыто называло чеченцев преступниками и пособниками фашистов[296].

В первые годы после восстановления ЧИАССР (примерно до 1964 г.) наибольшее напряжение в области межнациональных отношений наблюдалось в г. Грозном, Пригородном районе СОАССР, и в Шелковском и Наурском районах ЧИАССР, что соответствует географии наиболее смешанного проживания репатриантов и некоренного населения, исключая Пригородный район СОАССР, который стал зоной конфликта исключительно по политическим причинам. При этом в притеречных районах чеченцы были поселены в большинстве своем принудительно, а в Грозном безработица коренного населения имела наиболее тяжелые последствия, так как проживающие в большом городе чеченцы и ингуши имели меньше возможностей прокормить себя с помощью земельных наделов, огородов и приусадебных хозяйств, что легче получалось у жителей центральных районов Чечено-Ингушетии.

Политическая линия союзного центра обусловила также ряд крупных конфликтов на территории ЧИАССР. Руководство страны не ставило своей задачей превращение ЧИАССР в республику для чеченцев и ингушей. К середине 1958 г., когда большинство обязательств по трудоустройству и размещению чеченского и ингушского населения не было выполнено руководством республики, и уровень жизни среди бывших спецпоселенцев не повысился, напряжение достигло такой степени, что обе стороны демонстрировали готовность к открытому конфликту.

 В августе 1958 г. в Грозном в драке был убит русский матрос (по данным В.Козлова – не матрос Рябов, а его товарищ, рабочий Степашин). Похороны вылились в беспорядки и античеченские погромы, которые продолжались 4 дня, и со стороны русского населения носили довольно организованный характер. На митинге в Грозном прозвучало предложение выселить обратно в Казахстан всех чеченцев и ингушей, обыскать их дома и расстрелять всех, у кого найдется оружие, а также отдать всю власть в республике русским. Потом начались грабежи, были вызваны войска, и порядок был восстановлен. Член Оргкомитета по ЧИАССР Д. Мальсагов поехал в Москву, где пытался довести до сведения Комиссии партийного контроля содержание античеченских листовок, распространяемых в Грозном. До Комиссии он не добрался, а в мае 1959 г. был арестован «за антисоветскую деятельность и разжигание национальной розни».

Первый секретарь обкома КПСС ЧИАССР А.И. Яковлев был впоследствии переведен в аппарат ЦК КПСС, а из рядовых участников погромов были привлечены к ответственности лишь единицы, из них только один по 58 статье, части 2 УК РСФСР – антисоветская агитация и пропаганда. Всего было арестовано 57 человек и взято на учет – 273 человека[297]. По мнению В.А.Козлова, в 1958 г. в Грозном произошел заранее подготовленый античеченский бунт русского населения, впоследствии перешедший в чеченский антисоветский мятеж, хотя выступления чеченцев носили скорее оборонительный, в крайнем случае антирусский, но никак не антисоветский характер и были обусловлены социально-профессиональной диспропорцией коренного и некоренного населения в г.Грозном и перенаселением, а не «стратегией этнического выдавливания», которая якобы была  характерна для чеченцев и ингушей как особо «конфликтных» этносов[298].

События совсем другого рода происходили в Грозном в 1973 г., после митинга ингушского населения с требованием возвращения Пригородного района были проведены масштабные политические репрессии против чеченского и ингушского населения, перекинувшиеся даже на Карачаево-Черкесию[299].

Общим в событиях 1958 и 1973 годов в ЧИАССР была очевидная античеченская и антиингушская направленность – спланированные акции и выступления (1958), репрессии и травля отдельных представителей чеченского и ингушского народа (1958 и 1973), провокации. А главным в антивайнахской направленности этих событий были явные (и частично удавшиеся) попытки реставрации образа «народа-предателя» в сознании некоренного населения Чечено-Ингушетии и на Северном Кавказе в целом.

Беспорядки 1981 года, уже носили явный отпечаток зарождающегося (а на самом деле продолжающегося) осетино-ингушского конфликта, и их можно отнести к отношениям между осетинами и ингушами; жилищный вопрос в республике был к тому времени в основном улажен, и столкновения имели  межнациональный характер.

В целом, межнациональные отношения в ЧИАССР в 1957 – 1973 гг. характеризуются высокой конфликтностью на бытовой почве, которая к концу 1980-х гг. постепенно затухала и приобрела локальный характер.

Политика союзного центра, обусловившая в той или иной степени почти все межнациональные конфликты на территории ЧИАССР после 1957 г., в восстановлении нормальных межнациональных отношений играла двойственную роль. Во-первых, центр был уже не в состоянии справиться с ситуацией в республике, в значительной мере в силу допущенных ошибок  в национальной политике (сосредоточение коренного населения в сельском хозяйстве, репрессии 1958 и 1973 гг., половинчатая политическая и территориальная реабилитация) и отчасти – в силу этнокультурной специфики чеченского и ингушского населения; во-вторых, центр, тем не менее, пытался стабилизировать обстановку в республике. В политике центра преобладали тенденции к решению общих задач – установлению формально бесконфликтной и экономически продуктивной жизни.

В дальнейшем государственный фактор этнополитических процессов в ЧИАССР ослабевал: рост численности коренного населения, налаживание быта, рост благосостояния и, как следствие, рост этнического самосознания чеченцев и ингушей способствовал усилению этнического фактора в основных этнополитических процессах в республике.

К 1980-м гг. государственная политика уже сводилась к попыткам нивелирования национальных особенностей и недифференцированного разрешения конфликтных ситуаций. Чеченский и ингушский народы  придерживались в общественной и частной жизни исламских и даже доисламских норм и традиций, что порождало их культурную изоляцию.

 Эти процессы приводили также к постоянному оттоку некоренного населения из республики, из сферы промышленности, науки, образования и медицины, что к 1990 г. значительно снизило экономическую эффективность восстановительных процессов в Чечено-Ингушской АССР.

 

Заключение

 

Анализ приведенных в работе материалов полевых исследований и документов, позволяет сделать несколько выводов.

Основные этнодемографические, этносоциальные и этнокультурные процессы в Чечено-Ингушской АССР в 1957 – 1990 годах протекали под  влиянием политики союзного центра. Основными вехами этой политики были: восстановление в 1957 г. автономии чеченского и ингушского народа, определение новых административных границ ЧИАССР, переселение чеченцев и ингушей из Казахской и Киргизской ССР обратно на Кавказ, их размещение и трудоустройство в республике, восстановление экономической, социальной и культурной сфер жизни вайнахов.

Депортация чеченского и ингушского народов 1944 года стала переломным моментом в этническом, политическом, экономическом и культурном развитии этих этносов и предопределила особенности всех основных этнополитических процессов в Чечено-Ингушской АССР с 1957 по 1990 г.

Депортации народов СССР диктовались единым политическим подходом советского правительства к управлению государством и были неотъемлемой частью политики советской власти, в том числе, и в так называемом национальном вопросе.

Уже в годы ссылки у чеченцев и ингушей были заложены основы процессов этнического возрождения. Чеченцам и ингушам удалось сохранить свой демографический потенциал, язык, религию, семейный уклад, что не позволило им утратить свое единство и этническую идентичность.

В 1944 – 1957 гг. и без того малоразвитая социально-профессиональная структура чеченского и ингушского общества была фактически заморожена и частично деградировала; погибли многие представители интеллигенции, ремесленных профессий, религиозные деятели. В Казахской и Киргизской ССР не велось обучение в школах на чеченском и ингушском языках, плохо велось преподавание на русском языке. Вследствие этого, не имевшие возможности полноценно учиться, чеченцы и ингуши прибыли в 1957 г. в ЧИАССР за небольшим исключением как представители крестьянских профессий и неквалифицированных рабочих специальностей.

Главными этническими процессами в исследуемый период в Чечено-Ингушской АССР являлись процессы этнического и культурного размежевания чеченского и ингушского этносов. В 1957 – 1990 гг. продолжалось постепенное расхождение политических и этнических устремлений чеченцев и ингушей, начавшихся еще в 1920-е годы. Интересы ингушей сосредотачивались вокруг проблемы неполной территориальной реабилитации и неполноправного положения ингушей в ЧИАССР.

Эти процессы положили начало процессу формирования у этих народов собственной государственности на основе принципа оформления этнической территории в качестве национально-государственных образований.

Характер этнополитических процессов в ЧИАССР в 1957 – 1990 гг. напрямую зависел от общей политической обстановки в СССР.

Основными направлениями реабилитации вайнахов стали политическое, экономическое, социальное и культурное восстановление.

Проблемы восстановительного периода и пути разрешения этих проблем составили основные тенденции экономического, социального, политического и культурного развития чеченцев и ингушей с 1957 по 1990 годы.

Политическая и идеологическая реабилитация чеченцев и ингушей была основным фактором обеспечения нормальной жизнедеятельности коренного населения ЧИАССР. Политика государства в этом вопросе была на протяжении исследуемого периода неоднородной, зависевшей от общей политической обстановки в СССР и от положения в Чечено-Ингушской АССР.

Политическая реабилитация чеченского и ингушского народов после возвращения в 1957 г. из ссылки в Казахстан состоялась полностью. Автономия чеченского и ингушского народов в форме Чечено-Ингушской Автономной Советской Социалистической Республики в составе РСФСР была восстановлена, чеченцы и ингуши в основном возвращены на прежние места проживания. Чеченский и ингушский народы были уравнены в правах с остальным населением республики и с другими народами СССР. В течение 1957 – 1990 гг. формальные права  были превращены в фактические. Свидетельством этого является нормальное функционирование политических институтов автономии и ее экономики на протяжении исследуемого периода.

Экономическая реабилитация чеченского и ингушского народов также является состоявшейся; к концу исследуемого периода. Чечено-Ингушская АССР стала одним из наиболее развитых регионов РСФСР и, хотя доля коренного населения в промышленности республики продолжала оставаться низкой, сельское хозяйство республики, где трудилось коренное население, успешно функционировало, и его развитие в 1960-е – 1980-е годы дает показатели устойчивого роста. Полноценно работала также местная промышленность республики.

Одним из последствий депортации в области экономики стало частичное перепрофилирование экономики сельских районов Чечено-Ингушской АССР, связанное с упадком скотоводства (в основном, овцеводства), садоводства, террасного земледелия и принудительным насаждением виноградарства, что пагубным образом сказалось на экономической и экологической обстановке в ЧИАССР. В связи с закрытием для проживания коренного населения горных районов ЧИАССР начал разрушаться особый горский менталитет чеченцев и ингушей, которому были присущи самобытные черты независимого и неагрессивного поведения.

Невыдача беспроцентной ссуды на строительство и обзаведение хозяйством большинству прибывающих в ЧИАССР в 1957 – 1958 гг. чеченцев  и ингушей негативным образом сказалась на социальной и межнациональной обстановке в республике. Результатом стало увеличение числа конфликтов из-за жилья, перенаселенность, развитие сезонного отходничества, невозможность получения образования для многих чеченцев и ингушей.

Этнодемографические процессы в Чечено-Ингушской АССР в 1957 – 1990 гг. характеризовались высокими темпами естественного прироста населения  на протяжении всего периода, несмотря на то, что процесс увеличения численности коренного населения ЧИАССР был искусственно замедлен. Причинами этого явились последствия Великой Отечественной войны и особенно депортации – прямое уничтожение части чеченского и ингушского народа, высокая смертность в ходе депортации, на спецпоселении и в первые годы после восстановления ЧИАССР.

Этносоциальные процессы в ЧИАССР в 1957 – 1990 гг. протекали в русле постепенного изменения социально-профессиональной структуры чеченского и ингушского общества. Выравнивание социально-профессиональной структуры и ликвидация диспропорции, при которой коренное население было сосредоточено в сельскохозяйственном производстве, фактически не удались. Низкими для коренного населения республики остались и темпы урбанизации.

От 90% в 1959 г. до 70% к концу 1980-х гг. коренного населения республики оставалось  жить и работать в сельском хозяйстве, чрезвычайно низкой осталась доля чеченцев и ингушей в промышленности, науке, сфере культуры, управлении. Преобладание коренного населения ЧИАССР в сельском хозяйстве способствовало росту частного сельскохозяйственного предпринимательства, недопущению иноэтничного окружения в традиционные хозяйство и быт, в результате чего этнокультурные особенности вайнахов подверглись крайне незначительным изменениям.

Впоследствии, вкупе с постоянным оттоком русского и другого некоренного населения из ЧИАССР, особенно из промышленных центров, подобное положение создало ситуацию, при которой управление республикой, наука, культурная сфера, сфера образования и работа тяжелой промышленности оказались необеспеченными квалифицированными кадрами. Это стало одной из множества причин кризиса начала 1990-х годов в Чечне. 

Ничтожно малое количество руководителей национальной автономии из числа титульных национальностей способствовало отрыву русскоязычного руководства от коренного населения, которое оказалось социально обособленным и потому неразвивающимся. В политической сфере эта ситуация также привела к постепенному этнокультурному обособлению вайнахов.

Этнокультурные процессы в Чечено-Ингушской АССР в 1957 – 1990 гг. характеризуются ростом религиозного и этнического самосознания чеченского и ингушского народов, ростом роли религии в жизни общества последовательно во все годы исследуемого периода.

Культурная катастрофа подготовила почву для восприятия вайнахами ислама и адата как стержней национальной духовной культуры и этнической самоидентификации.

В результате сохранения части исламских и доисламских традиций у чеченцев и ингушей сложилась двойственная этнокультурная идентичность – «вайнахская» и «советская».

Союзный центр на протяжении всего исследуемого периода никак не учитывал двойственность религиозной и культурной самоидентификации вайнахов. Это также служило одной из причин напряженности в республике. В последующие (после 1990) годы это положение стало одной из причин развития кризиса на Северном Кавказе, в частности в Чечне и в Пригородном районе СОАССР.

Большинство чеченцев и ингушей оставались верующими мусульманами, несмотря на свои политические взгляды. При этом обычное право чеченцев и ингушей – адат – продолжал играть значительную роль, в некоторых сферах жизни - семья, семейное и брачное право, воспитание детей, брак, традиционные институты, такие как советы старейшин, суды-кхелы, существование института кровной мести -  даже большую, чем исламская религия. Однако, благодаря этому, самобытная духовная культура чеченцев и ингушей сохранилась во время депортации, ссылки и на протяжении восстановительного периода, и получила импульсы к дальнейшему развитию.

Низкий образовательный уровень чеченцев и ингушей, являлся последствием депортации и последующей политики союзного центра. Это привело к обособлению чеченского и ингушского народа в культурной сфере и дальнейшей стагнации социально-профессиональной структуры чеченского и ингушского общества.

Материальная культура чеченцев и ингушей, почти полностью утраченная во время депортации и ссылки, восстанавливалась на протяжении 1957 –1990 гг. с большим трудом; исчезновение многих ремесленных профессий сделало невозможным полноценное восстановление большинства областей материальной культуры.

Этнические процессы в ЧИАССР в 1957 – 1990 гг. в области межнациональных отношений были наиболее сложной и противоречивой сферой реабилитации вайнахов. Отказ союзного центра от выселения из ЧИАССР приехавшего туда в 1944 году некоренного (в основном русского) населения породил  основные проблемы реабилитации чеченцев и ингушей в области межэтнических отношений.

Расчленение Чечено-Ингушской АССР в 1944 году и заселение ее территорий выходцами из других областей СССР стало причиной сохранения межнациональной напряженности в ЧИАССР на протяжении всего исследуемого периода, конфликтов чеченцев и ингушей с некоренным населением республики. Конфликты происходили в основном из-за жилья, однако было и множество мелких столкновений на этнической почве. Кроме того, в республике произошел ряд крупных беспорядков 1958, 1973 и 1981 годов, частично спровоцированных политикой центра (1958) и неполной территориальной реабилитацией ингушей (1973 и 1981).

Эти конфликты осложнили и замедлили политическую реабилитацию чеченского и ингушского народов, послужив, в частности, в 1958 и 1973 годах причиной репрессий со стороны союзного центра. В условиях скрытого противостояния с центром у чеченцев и ингушей прекратились процессы консолидации, стала невозможной любая ассимиляция, кроме культурной (да и то частичной).

В целом межнациональные отношения в ЧИАССР в 1957 – 1990 гг. характеризуются понижающейся конфликтностью на бытовой почве.  К концу 1980-х гг. эта конфликтность приобрела локальный характер.

Территориальная реабилитация ингушей осталась незавершенной, Пригородный район, ранее принадлежавший Чечено-Ингушской АССР, был оставлен в составе Северо-Осетинской АССР. Вследствие этого возник затяжной политический и межнациональный конфликт в Пригородном районе СОАССР (ныне – РСО-А) между ингушами и осетинами, который в 1992 г. привел к массовому вооруженному столкновению и гибели людей. Этот конфликт продолжается до сегодняшнего дня. У осетин и ингушей сложилась стойкая преемственность конфликтности отношений, передающейся из поколения в поколение, что делает осетино-ингушский конфликт трудноразрешимым в рамках народной дипломатии.

В связи с территориальными проблемами многими представителями ингушского народа реабилитация считается незавершенной или даже несостоявшейся. На это влияет и то, что Закон о реабилитации репрессированных народов, принятый в 1991 году, также не решил проблем территориальной реабилитации ингушей. Осетино-ингушский конфликт, полностью обусловленный последствиями депортации, в настоящее время является одним из сложнейших межнациональных конфликтов на Северном Кавказе.

Политика союзного центра в области межнациональных отношений в ЧИАССР на протяжении 1957 – 1990 гг. характеризовалась как ошибками, обусловленными незнанием местных культурных институтов, так и прямыми насильственными действиями, приводящими к конфликтным ситуациям и  общей напряженности.

Последствия депортации и политики союзного центра после 1957 г. до сих пор оказывают значительное влияние на экономическую, политическую, культурную и межнациональную жизнь чеченского и ингушского народов.

Наблюдается стойкая корреляция последствий депортации 1944 г. и политики союзного центра после 1957 г.

После 1957 г. союзный центр, по существу, «поддержал» последствия депортации – перенаселение в республике, безработицу коренного населения (отказом от выселения из ЧИАССР русских, не живших в ЧИАССР до 1944 г.); стагнацию его социально-профессиональной структуры (принудительным сосредоточением коренного населения в сельскохозяйственном производстве); территориальные проблемы (отказом восстановить ЧИАССР в прежних границах). Результатом такой политики стали высокая конфликтность на территории ЧИАССР, этнокультурная изоляция вайнахов и,  в конечном итоге, проявления национализма и сепаратизма.

Тем не менее, реабилитацию чеченцев и ингушей 1957 – 1990 гг. можно считать в основном состоявшейся.

 

Список использованной литературы

 

Монографии и авторефераты диссертаций

 

1. Абдулкадыров А.А. Производительность труда в промышленности ЧИАССР. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук.  Алма-Ата,  1971.

2.  Авксентьев А.В. Ислам на Северном Кавказе. Ставрополь, 1984.

3. Автохаджиева М.Б. Творческие союзы интеллигенции и развитие культуры Чечено-Ингушской АССР в 1957 – 1977 гг. Автореферат на соискание ученой степени  кандидата исторических наук. М., 1982.

4. Акиев Б.А., Мужухоева Э.Д., Сагов Р.З. Трагедия осени 1992 года в Пригородном районе. Назрань, 1996.

5. Александров Н.Ф. Чечено-Ингушская областная парторганизация в борьбе за выполнение решений ХХ съезда КПСС (1956 – 1958 гг.). Грозный, 1961.

6. Албагачиев Р.Ш., Газгиреев А.И. Геноцид. Назрань, 1994.

7. Албагачиев Р.Ш., Ахильгов М.А. Знать и помнить… Назрань, 1997.

8. Алексеев В.П. Происхождение народов Кавказа. Краниологические исследования. М.,1974.

9. Алироев И.Ю. Язык, история и культура вайнахов. Грозный, 1990.

10. Амирамиев М.И. История укрепления законности и правового воспитания населения на Северном Кавказе (1971-1985).  Махачкала, 1998.

11. Арсалиев Ш. М.-Х. Национальная культура вайнахов и подготовка учителей начальной школы.

12. Арутюнов С.А., Сергеева Г.А., Кобычев В.П. Народы Кавказа. Материальная культура. Пища. Жилище. М., 1995.

13. Ахмадов Я.З. История Чечни (с древнейших времен до конца ХVIII века). М.,  2001.

14. Ахмедов А. Ислам в современной политической борьбе. М, 1985.

15. Аширов Н. Эволюция ислама в СССР. М.,1972 .

16. Багдасарьян А.М. Советский опыт выравнивания национальных республик. Грозный, 1971.

17. Багдасарьян В.А. Экономическая эффективность специализации сельского хозяйства Чечено-Ингушской АССР. Грозный, 1969.

18. Баев Г.В. Ингуши. Владикавказ. 1901.

19. Бардин А.Е. Роль дружбы народов в защите социалистического отечества. Пермь, 1972.

20. Баширов А.А. Пути преодоления религиозных и патриархально-родовых пережитков. Грозный, 1975.

21. Богатырев Б., Костоев Б. Ингушский вопрос в «Независимой газете». М., 2000.

22. Боков Х. Дорога печали и мужества. М., 1992.

23. Боков Х. Интернационализм на деле. М.,1984.

24. Боков Х. Слово о вайнахах. М., 2000.

25. Боков Х.Х. У нас у всех одна судьба. М., 1998.

26. Бромлей Ю.В. Этносоциальные процессы: теория, история, современность. М., 1987.

27. Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса.

28. Бугаев А.М. Развитие Чечено-Ингушетии как советской автономии в 1957 – 1978 гг. Автореферат на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М., 1987.

29. Бугай Н.Ф., Мекулов Д.Х. Народы и власть: «социалистический эксперимент».

30. Бугай Н.Ф. «Лаврентий Берия – Иосифу Сталину»: «Согласно Вашему распоряжению...». М., 1995.

31. Бугай Н.Ф. Гонов А.М. Кавказ: народы в эшелонах. М., 1998.

32. Бугай Н.Ф., Коцонис А.Н. «Обязать НКВД выселить греков…» М., 1999.

33. Волкова Н.Г. Этнический состав населения Северного Кавказа в ХУШ – ХХ вв. М., 1974.

34. Вопросы истории Чечено-Ингушетии. Советский период. Грозный, 1978.

35. Вопросы историко-культурных связей на Северном Кавказе. Орджоникидзе, 1985.

36. Вопросы партийного руководства социалистическим строительством на Северном Кавказе. Ставрополь, 1976.

37. Вопросы этносоциальной и культурной истории Средней Азии и Кавказа. Л., 1978,

38. Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа 1У – Х вв. Л, 1979.

39. Гакаев Д.Д. Очерки политической истории Чечни (ХХ в.) Ч 1. М., 1997.

40. Гакаев Д.Д. Чеченский кризис: истоки, итоги, перспективы (политический аспект). М., 1999.

41. Гакаев Х. Повышение культурно-технического уровня и творческой активности в Чечено-Ингушетии в годы семилетки 1959 – 1965. Махачкала, 1970.

42. Горцы Северного Кавказа. Ингуши, чеченцы, хевсуры, осетины и кабардинцы. М., 1926. 

43. Гречко А.А. Битва за Кавказ М., 1973.

44. Губогло М.Н., Червонная С.М. Крымскотатарское национальное движение. М., 1992.

45. Далгат У.Б. Героический эпос чеченцев и ингушей. М.,1972.

46. Джугарьянц С.Н. Осуществление ленинской национальной политики в Чечено-Ингушетии на основе решений ХХ съезда КПСС. Грозный, 1965.

47. Джургаев М.Ю., Джургаев О.М. Круги ада. Грозный, 1989.

48. Дзидзоев В.Д. Национальная политика: уроки опыта. Владикавказ, 1994.

49. Дудаев А. Возникновение и основные этапы становления чечено-ингушской национальной советской государственности. М., 1964.

50. Дурманов Н.Д. Преступления, составляющие пережитки родового быта. М., 1938.

51. Женщины Чечено-Ингушетии в борьбе за подъем экономики и культуры. Грозный, 1961.

52. Живая память: о жертвах сталинских репрессий. Грозный, 1991 .

53. Заурбекова Г.В. Межличностные отношения в многонациональных коллективах и этнокультурные взаимодействия: По материалам Чечено-Ингушской АССР. М., 1987.

54. Зверев А. Этнические конфликты на Кавказе (1988 – 1994). М., 1996.

55. Здравомыслов А.Г. Осетино-ингушский конфликт. Перспективы выхода из тупиковой ситуации. М., 1998.

56. Ибрагимбейли Х.-М. Битва за Кавказ. М., 1983.

57. Ингуши: Сборник статей по истории и культуре. Саратов, 1996.

58. Кадырова Т.У. Культурное строительство в Чечено-Ингушетии в 1957 – 1978 гг. Автореферат на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М., 1990.

59. Карлов В.В. Этнокультурные процессы новейшего времени. М., 1995.

60.  Керимов М.М. Ислам в системе национальной культуры вайнахов. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук. Махачкала, 1999.

61. Керимов Г.М. Шариат и его социальная сущность. М., 1978.

62. Козлов В.А. Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе. Новосибирск, 1999.

63. Колосов Н.Г. Чечено-Ингушетия накануне Великого Октября. Грозный, 1968.

64. Косвен М.О. Этнография и история Кавказа. М., 1961.

65. Косиков И.Г. Этнические процессы в Кампучии. М., 1987.

66. Крупнов Е.И. Средневековая Ингушетия. М., 1971.

67. Логин В.П., Хробостов В.П. Нерушимая дружба народов СССР – великий источник победы в Великой Отечественной войне. М., 1982.

68. Ланда Р.Г. Ислам в истории России. М., 1995.

69. Лебедева Н.М. Социальная психология этнических миграций. М., 1993.

70. Магомедов М.З. Социализм и судьбы горцев. Махачкала, 1976.

71. Малашенко А. Исламские ориентиры Северного Кавказа. М., 2001.

72. Мамлеев Х.В. Некоторые особенности ислама в Чечено-Ингушетии. Грозный, 1970.

73. Мамакаев М. Чеченский тайп (род) и процесс его разложения. Грозный, 1962.

74. Меджидов Д.Д., Алироев И.Ю. Чеченцы: Обычаи, традиции, народы. Социально-философский аспект. Грозный, 1992.

75. Меджидов Д.Д., Керимов М.М. Судьбы национальных культур в советском тоталитарном государстве. Грозный, 1992.

76. Межнациональные конфликты на Кавказе: методика их преодоления. М., 1995.

77. Межнациональные взаимодействия и проблемы управления в Поволжье и на Севером Кавказе. Ч.1. Саратов, 1998.

78. Местоев О.М. Этнополитический конфликт как угроза безопасности Северо-Кавказского региона Российской Федерации (на примере осетино-ингушского конфликта). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата политических наук. М., 2001.

79. Мужухоев М.Б. Средневековая материальная культура горной Ингушетии. Грозный, 1977.

80. Мужухоев М.Б. Религия в истории дореволюционной Чечено-Ингушетии. Грозный, 1988.

81. Мужухоев М.Б. Ингуши: страницы истории, вопросы материальной и духовной культуры. Саратов, 1995.

82. Национальное самосознание и национализм в Российской Федерации начала 1990-х годов. М., 1994.

83. Некрич А. Наказанные народы. Нью-Йорк, 1978.

84. Народы России: проблемы депортации и реабилитации, Майкоп. 1997.

85. Нанаева Б.Б. Деятельность местных советов Чечено-Ингушетии по улучшению материального благосостояния и повышению культурного уровня населения (1966 – 1970). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Махачкала, 1980.

86. Осуществление ленинской национальной политики в первые годы Советской власти. 1917 – 1920. М., 1969.

87. О нарушении национальной политики в Северо-Кавказском крае. Пятигорск, 1936.

88. Попов А.Г. Социалистические преобразования сельского хозяйства в Чечено-Ингушетии. Грозный, 1976.

89. Патиев Я.С. «А я иду…» Очерк о жизни и творчестве Идриса Базоркина. Назрань, 2000.

90. Патиев Я.С. Закон о реабилитации репрессированных народов: история сопротивления. Назрань, 2001.

91. Роль духовно-нравственных ценностей ингушского народа в социально-экономическом развитии республики. Сб. тезисов докладов. Станица Орджоникидзевская; Нальчик, 1997.

92. Реабилитация народов и граждан 1954 – 1994. М., 1994.

93. Солдатова Г.У. Психология межэтнической напряженности. М.,1993.

94. Смирнов Н.А. Мюридизм на Кавказе. М., 1963.

95. Cмирнова Я.С. Семья и семейный быт народов Северного Кавказа. М., 1983.

96. Северный Кавказ: бытовые традиции в ХХ веке. М., 1996.

97. Северный Кавказ: этнополитические и этнокультурные процессы в ХХ веке. М., 1996.

98. Северный Кавказ: этнополитические и этнокультурные процессы в ХХ веке. М., 1996.

99. Северный Кавказ: история и современность. М., 2000. 

100. Современные этнические процессы в СССР. М., 1977.

101. Сосламбеков Ю. Чечня (Нохчичоь) – взгляд изнутри.  М., 1995 .

102. Саракаев И.-Б. По трущобам Чечни. Владикавказ, 1913.

103. Тезисы докладов Всесоюзной сессии по итогам полевых этнографических и антропологических исследований 1982 – 1983 гг. Современный облик чечено-ингушской семьи. Ч.1. Черновцы, 1984.

104. Технологии управления этнополитическими процессами в Северо-Кавказском регионе. Ростов-на-Дону, 1999.

105. Тишков В.А. Очерки теории и политики этничности в России. М., 1997.

106. Туаллагов А.Д. Истоки трагедии. Владикавказ, 1993.

107. Трагедия ингушского народа. Грозный, 1991.

108. Уралов А. Убийство чечено-ингушского народа: Народоубийство в СССР. М., 1991 .

109. Федоров Я.А. Историческая этнография Северного Кавказа. М., 1983.

110. Филькин В.И. Партийная организация в годы Великой Отечественной войны Советского Союза. Грозный, 1960.

111. Хасбулатова З.И. Новое и традиционное в культуре и быту народов Чечено-Ингушетии. Грозный. 1985.

112. Христианович В.П. Горная Ингушетия. Ростов- на- Дону, 1928.

113. Хунагов А.С. «Выселить без права возвращения…». Майкоп, 1999.

114. Цуциев А.А. Осетино-ингушский конфликт, его предыстория и факторы развития. М., 1998.

115. Чеченцы: история и современность. М., 1996.

116. Чечня: Трагедия России: В поисках путей мирного урегулирования. М., 1995 .

117. Чеченцы-аккинцы Дагестана: к проблеме реабилитации. Махачкала, 1993.

118. Шамилев А.И. Религиозные культы чеченцев и ингушей и пути их преодоления. Грозный, 1963.

119. Шахбиев З. Судьба чечено-ингушского народа. М., 1996.

120. Эдиев Д.М. Демографические потери депортированных народов СССР. Ставрополь, 1999.

121. Этнические и культурно-бытовые процессы на Кавказе. М., 1978.

122. Яндаров А.Д. Общественная мысль Чечено-Ингушетии в последней трети Х1Х – начале ХХ вв. Алма-Ата, 1965.

123. Яндаров А.Д. Ингушский просветитель Чах Ахриев. Грозный, 1968.

124. Яндаров А.Д. Судьбы национальных культур в советском, тоталитарном государстве. Грозный, 1992.

125. Яндиев А. Жизнь, отданная народу (к 100-летию со дня рождения Идриса Бейсултановича Зязикова). Саратов, 1996.

126. Яндиев А. Владикавказ. Неизвестные страницы истории города. Саратов, 1999.

127. Яндиева М.Д., Мальсагов А. Общекавказская государственность: вчера, сегодня, завтра. Назрань-Москва, 2003.

128. Яндиева М.Д. Ингушетия между Сциллой и Харибдой или первые альтернативные выборы президента Ингушетии. Назрань-Москва, 2004.

129. Яндиева М.Д. Ингуши на фронтах Второй мировой войны. Назрань-Москва, 2004.

 

Статьи

 

130. Авксентьев А.В. Ислам и местные верования народов Северного Кавказа // Труды Краснодарского Педагогического института. Вып. 48. Краснодар, 1965.

131. Авторханов А. Империя Кремля (Мусульманские народы СССР). // Родина. 1999.  № 12.

132. Автохаджиева М.Б. Развитие культуры Чечено-Ингушской АССР в условиях развитого социализма // Вестник Московского Университета. Серия 8. История. 1981, № 5.

133. Айдамиров А. Люди, судьбы, нравы // Грозненский рабочий, 10 декабря, 1989 г.

134. Алексеев В.П., Бромлей Ю.В.  К изучению роли переселений народов в формировании новых этнических общностей // СЭ. 1968.  № 2.

135. Алироев И.Ю. Этимологические заметки по верованиям чеченцев и ингушей // Археолого-этнографический сборник. Т.3.  Грозный, 1969.

136. Аманжолова Д.А. Мусульманские движения в России в начале ХХ века //  Религия, церковь в России и за рубежом. М.,1995.

137. Аникананов М. Чеченцы // Российская провинция, 1995, № 1.

138. Арутюнян С.М., Симакин А.Я. Великий Октябрь и народы Северного Кавказа // Научные труды преподавателей кафедр общественных наук вузов Ставропольского края. Ставрополь, 1968.

139. Асхабов М.А. Из истории подготовки кадров национальной интеллигенции в ЧИАССР (1957 – 1958 гг.) // Чечено-ингушский НИИ при СМ ЧИАССР. Известия. Статьи и материалы по истории Чечено-Ингушетии. Грозный, 1972.

140. Аюпов Т. Коренизация аппарата в Чечено-Ингушетии // Революция и национальности. 1936.  № 2 (72).

141. Базарбаев Ж. Некоторые вопросы модернизации ислама и приспособленческая деятельность духовенства // Вестник Каракалпакского филиала АН УзССР. 1972.  № 2.

142. Байрамуков И.Х. Основные итоги социально-экономического развития национальных автономий Северного Кавказа в годы восьмой пятилетки // Вопросы партийного руководства социалистическим строительством на Северном Кавказе. Ставрополь, 1976.

143. Баширов А.А. Ислам и межнациональные отношения // Государственно-церковные отношения в России. Ч. 1. М.,1995.

144. Бегматов А. С чем у нас боролись // Наука и религия. 1990.  № 11.

145. Берже А.П. Выселение горцев с Кавказа // Русская старина, 1882, ХХП, январь

146. Боков Х. Под гневом верховным // Жизнь национальностей. 1994. № 1-2.

147. Боков Х. Уроки истории // Наука и религия. 1987.  № 5.

148. Бугай Н.Ф. Депортирование народов в 1940-50 гг. в восточные районы СССР // Вестник Челябинского Университета. История. Челябинск,  1991. № 2.

149. Бугай Н.Ф. Правда о депортации чеченского и ингушского народов // Вопросы истории. 1990.  № 7.

150. Бугай Н.Ф. Депортация народов Северного Кавказа: проблемы административно-территориального устройства // Народы России: проблемы депортации и реабилитации. Майкоп, 1997.

151. Вартапетов А.С. Проблемы родового строя ингушей и чеченцев // СЭ. 1932. № 4.

152. Виноградов В.Б. Через хребты веков. Грозный, 1970 // СЭ. 1932. № 4.

153. Виноградов В.Б Вайнахо-аланские отношения в этнической истории горной Ингушетии // СЭ. 1979. № 2.

154. Волкова Н.Г. Миграции и этнокультурная адаптация горцев в условиях равнинного Кавказа (Х1Х – ХХ вв.) // Расы и народы. Вып.18. М., 1988.

155. Волкова Н.Г. Этнокультурные контакты народов горного Кавказа в общественном быту (Х1Х – ХХ вв.) // Кавказский этнографический сборник. Т.9. М., 1989.

156. Второе покорение Кавказа. Большевики и чеченские повстанцы // Родина, 1995.  № 6.

157. Гантемирова Ф.А. Общественный строй чеченцев и ингушей в 18-начале 19 вв. // Вестник МГУ. Серия 12. Право. 1971. № 5.

158. Гантемирова Ф.А. Адаты чеченцев и ингушей ХУШ – Х1Х вв. // Вестник МГУ. Серия 12. Право. 1972.  № 4.

159. Генко А.Н. Из культурного прошлого ингушей // Зап. коллегии востоковедов. Т. 5. М., 1930.

160. Гостиев К.И. Опыт предшествующих поколений в разрешении осетино-ингушского конфликта // Межнациональные конфликты на Кавказе: методика их преодоления, М., 1995.

161. Дзуцев Х.В. Этнополитическая ситуация в Северной Осетии //  Суверенитет и этническое самосознание: идеология и практика. М., 1995.

162. Зайналабдиева Ж.С. Этнополитическая ситуация в Чеченской республике: позиция интеллигенции //  Проблемы отечественной истории. Сб. Научных статей. Вып. 3. М., 1995.

163. Закс А.Б. В гостях у имама: вождь в повседневной жизни // Родина, 1994.  № 3-4.

164. Заурбекова Г.В. Основные тенденции изменения этносоциального состава населения ЧИАССР в годы Советской власти //  Этнокультурная динамика в центре и на периферии этнического ареала. М., 1986.

165. Исаева Т.Н. Социальный характер чечено-ингушской общины //  Развитие феодальных отношений у народов Северного Кавказа. Махачкала, 1988.

166. Кичихин А. Как депортировались российские немцы // Народы России: проблемы депортации и реабилитации. Майкоп, 1997.

167. Крупнов Е.И. К истории Ингушии // Вестник древней истории. 1939. № 2.

168. Кудрявцев А.В. Ислам и государство в Чеченской республике. // Восток: Афро-азиатские общества. История и современность. 1994. № 3.

169. Карпов Ю.Ю. Материалы полевых этнографических исследований в 1988-89 г. // К характеристике межнациональных отношений в Чечено-Ингушетии в связи с проблемой ингушской автономии. Спб., 1992.

170. Карпов Ю.Ю. Образы насилия в новой и новейшей истории народов Северного Кавказа // Антропология насилия. СПб., 2001.

171. Костоев Б. Юбилей попранного закона // Независимая газета. 26.04.96.

172. Котов В.И. Депортационные процессы и этнодемографическая ситуация // Народы России: проблемы депортации и реабилитации. Майкоп, 1997.

173. Лемерсье-Келькете Ж. Мусульманские национальные меньшинства в период революции и Гражданской войны // Современные нации в стратегической перспективе. М., 1986.

174. Марченко Г.И. Этнополитология как наука // Вестник МГУ. Серия социально-политических исследований. 1994.  № 3.

175. Мужухоев М.Б. Проникновение ислама к чеченцам и ингушам //  Археологические памятники Чечено-Ингушетии. Грозный, 1979.

176. Муравьев В.В. Миграции на Северном Кавказе – следствие переселений народов // Народы России: проблемы депортации и реабилитации. Майкоп, 1997.

177. Овхадов М. Итоги национальной политики советского периода и проблемы современной Чечни // Чечня: от конфликта к стабильности. М., 2001.

178. Паин Э. Чечня и другие конфликты в России // Международная жизнь. 1998.  № 9.

179. Павлова Т.Ф. Репрессии против народов: документы государственного архива Российской Федерации свидетельствуют // Народы России: проблемы депортации и реабилитации. Майкоп, 1997.

180. Рябов И. С именем Шамиля на устах // Новое время. 1994. № 37.

181. Солдатова Г.У. Этничность и конфликты на Северном Кавказе //  Конфликтная этничность и этнические конфликты. М., 1994.

182. Сталин И.В. Марксизм и национальный вопрос // Сталин И.В. Собрание сочинений. М., 1946. Т. 2.

183. Сталин И.В. На пути к национализму // Сталин И.В. Собрание сочинений. М., 1946. Т. 2.

184. «Сталин дал личное согласие...» // Источник. 1995. № 5.

185. Султыгов А.Х. Об исполнении национальных обычаев и традиций в условиях перестройки экономики // Вопросы экономики. 1988. № 8.

186. Скитский Б.В. К вопросу о феодальных отношениях в истории ингушского народа // Чечено-Ингушский НИИ истории, языка и литературы. Известия. Т.1., Вып.1. История. Грозный, 1959.

187. Татаев В. Национальная по форме, социалистическая по содержанию // Славный путь борьбы и труда. Грозный, 1961.

188. Тишков В.А. Антиингушский синдром // Московские новости. 1997.  № 31.

189. Убушаев В.Б. «Выселены навечно»: о подготовке депортации калмыцкого народа // Народы России: проблемы депортации и реабилитации. Майкоп, 1997.

190. Фадеев А.В. Из истории русско-чеченских связей // Вестник МГУ, 1959,  № 1.

191. Черепанов В.В. Удары в спину Красной Армии наносили вооруженные чеченские националисты // Военно-исторический журнал. 1997.  № 1.

192. Чеснов Я.В. Менталитет и проблема политических лидеров в Чечне // Открытая политика. 1995.  №  8.

193. Чеснов Я.В. Женщина и этика жизни в менталитете чеченцев // ЭО. 1997. № 3.

194. Этнополитические процессы на Северном Кавказе // Известия ВУЗов. Общественные науки. М., 1998.  № 2.

195. Яндиева М.Д. Депортация ингушского народа // Объединенная газета. 22 февраля 2005 г.

 

Сборники документов (опубликованные источники).

 

196. Акты Кавказской Археографической Комиссии об Ингушетии и ингушах. Сб.док. Назрань, 1995.

197. Базоркин И. Собрание сочинений в 6-ти томах. Магас, 2002. Т.6.

198. Борьба за Советскую власть в Чечено-Ингушетии (1917 – 1920). Сб. док. Грозный, 1972.

199. Второй съезд ингушского народа. Документы и материалы. Грозный, 1990.

200. Депортации народов СССР (1930 – 1950 гг.) Сб. док. М., 1992. 

201. Заседания Верховного Совета ЧИАССР 2-го созыва, 1-я сессия (15-16 апреля 1958 г.), Стенографический отчет. Грозный, 1958.

202. Ингушская государственность: Нормативно-правовые акты новейшей истории. М., 1997.

203. Иосиф Сталин – Лаврентию Берия: “Их надо депортировать...” Сб. док. М., 1992.

204. Итоги Всесоюзной переписи населения СССР 1959 г. М., 1964.

205. Итоги Всесоюзной переписи населения. 1970 г. Т. IV, VI, VII. М., 1973.

206. Культурное строительство в Чечено-Ингушетии (1920 – 1941). Сборник документов и материалов. Грозный, 1979.

207. Культурное строительство в Чечено-Ингушетии (1941 – 1980 гг.) Сборник документов и материалов. Грозный, 1985.

208. Материалы по истории Владикавказа. Сб.док. Назрань, 2002.

209. Народное хозяйство ЧИАССР. Статистический сборник. Грозный, 1963.

210. Народное хозяйство ЧИАССР за 1966 – 1970 гг. Статистический сборник. Грозный, 1971.

211. Национальный вопрос в СССР. Сб. док. Мюнхен, 1975.

212. Национальный состав населения РСФСР. По данным Всесоюзной переписи населения 1989 г. М., 1990.

213. Нюрнбергский процесс. Сб. док. в 7 т. Т.7. М., 1961.

214. Нюрнбергский процесс. Сб. док. в 3 т. Т.2. М., 1965.

215. От вековой отсталости – к социализму. Сб. док. Грозный, 1977.

216. Образование СССР. Сб. док. М., 1949

217. Образование СССР. Сб. док. М., 1972

218. Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. Сб. док.  М., 1994.

219. Северный Кавказ: Документальные свидетельства спланированного геноцида. М., 1992.

220. Ссылка калмыков: как это было.  Элиста, 2001.

221. Так это было: Национальные репрессии в СССР. Сб. документов и материалов. Т. 1-3, М., 1993.

222. Трудовые ресурсы ЧИАССР и их рациональное использование. Сб. док. Грозный, 1976.

223. Чечено-Ингушская АССР за годы десятой пятилетки. Статистический сборник. Грозный, 1981.

224. Чечено-Ингушская АССР за годы одиннадцатой пятилетки. Статистический сборник. Грозный, 1986.

225. Чечено-Ингушская АССР за 40 лет. Статистический сборник. Грозный, 1960.

226. Чечено-Ингушская АССР 1917 – 1977. Статистический сборник. Грозный, 1977 .

227. ЧИАССР. Верховный Совет. Созыв 2-й, сессия 1-я. Стенографический отчет. Грозный, 1958.

228. 60 лет ЧИАССР. Статистический сборник, 1972.

229. Экономика отраслей сельского хозяйства в колхозах и совхозах Чечено-Ингушетии. Грозный, 1968.